Экзамены
Шрифт:
Вышли на шестом этаже к молчаливому строю одинаковых дверей, возле одной из них Самойлов уверенно надавил на кнопку звонка.
Скоро послышался щелчок запора, дверь отступила, появился парень лет тридцати. На нем были полосатые пижамные брюки и старенькая ковбойка. Парень был невысок ростом, с покатыми плечами и заметным брюшком. Сквозь тонкий волос на голове просвечивала лысина. Лицо было круглое, дряблое, глаза за стеклами очков казались преувеличенно большими.
— Здравствуй, Константин, — сказал Самойлов.
— А, это ты, — небрежным тоном откликнулся хозяин. — Давненько,
— Вот Алешка, мой друг…
Константин скользнул взглядом по лицу Коркина.
— Значит, не один пришел… Ну, входите, раз так. Разувайтесь, у нас ковры… Что ты, собственно, хотел бы, Геннадий? Гали дома нет, с собакой она гуляет…
— Хотел посмотреть, как живете, — сказал Самойлов, шевеля пальцами в носках. Свои запыленные туфли он аккуратно поставил в угол под вешалкой. — Давно ведь не виделись, скоро три года…
— Да, бежит времечко, — со вздохом ответил хозяин.
Паркет в коридоре был навощен до блеска, нигде ни соринки. Снежной глыбой возвышался холодильник, на нем телефон. Всю стену в просторной прихожей занимал старинный выцветший гобелен, на котором была изображена идиллическая сцена: пастух и пастушка на берегу ручья. В дальнем углу прихожей лежала попонка с налипшими длинными волосками.
Гости, следуя за Константином, вошли в комнату. Пол там действительно был застелен огромным ковром, темным, как выгоревшая трава. На стенах висело несколько картин в массивных позолоченных рамах. Полотна тускло отсвечивали, поэтому сразу трудно было разобраться, что на них изображено. Одну стену полностью занимал полированный, с раздвижными стеклами стеллаж, набитый книгами. В углу стоял просторный письменный стол, на котором не было ничего, кроме лампы. Рядом — кушетка, где лежал развернутый номер журнала «Крокодил». Еще в комнате были два кресла и большой, на ножках, телевизор.
Константин переложил журнал на стол. Сев на кушетку, он взглядом указал гостям на кресла.
— Как живешь? Где пропадал? — спросил Константин и сунул мизинец в ушную раковину. Поковыряв в ухе, встряхнув головой, спрятал руки под мышками и перевел взгляд на гостей.
— Тебе ведь не интересно, зачем спрашиваешь?..
Константин хмыкнул, глаза весело заблестели.
— Это верно!.. Мне вообще приятнее было бы почитать журнальчик, чем на вас любоваться… Но уж коли почтили визитом, я, как гостеприимный хозяин, спрашиваю: где ты живешь и кто ты есть теперь… Если неприятно отвечать, так зачем было приходить?
— Я не к тебе пришел! — резко ответил Самойлов.
— Мы из Ленинграда приехали. Вчера вечером сели в поезд… Век скоростей! — ввязался в разговор Коркин. Теперь ему не хотелось уходить из этого дома, не пообедав. — Так получилось, решили прокатиться в столицу. Мы с Генкой в одной комнате в общаге живем. Приустали малость в Москве, покушать надо, а денег нет… У вас можно курить?.. Спасибо. Только знаете, у нас сигареты кончились. Можно ваши?.. Сердечно благодарю!.. Так вот, значит, сели зайцами в поезд — и сюда. Смешная история, правда?.. Генка не хотел к вам идти, я уж его почти силой заставил. Есть, знаете ли, очень хочется. В самом деле, иметь в Москве добрых друзей — и не заглянуть — свинство, правда?.. Я смотрю, вы
Константин будто проснулся, изумленно смотрел на Коркина. Послушно включил телевизор. Подал Коркину хрустальную пепельницу. Самойлов оказался в положении хоккеиста, удаленного на скамью штрафников. Он слушал Коркина с выражением досады.
По телевидению показывали спектакль. Действие происходило в прошлые века: музейная мебель, на мужчине черный фрак, женщина в фижмах, длинные витые локоны вдоль щек. Мужчина надменно упрекал, женщина оправдывалась покорно и жалко…
— Ох уж эти семейные драмы! — развязно воскликнул Коркин. — И так жизнь — с ума сойти! А тут еще телеком тоску нагоняют. Может, по другой программе что-нибудь повеселее?.. Должен же «Спартак» с минчанами играть!
— Диссертацию защитил, что ли? — спросил Самойлов.
Константин подошел к телевизору, щелкнул переключателем программ. На экране появилась площадь какого-то города, дети кормили голубей.
— Можешь поздравить, я теперь доцент, — не без удовольствия сообщил Константин. — А диссертацию отдельной книгой издали… Могу подарить, как старому знакомому.
— Не стоит, я до сих пор все студент. На третьем курсе… Куда нам в высокие материи!
— Дело хозяйское, — усмехнувшись, сказал Константин.
Коркин внимательно слушал их разговор.
— У вас каждая вещь на своем месте, — вмешался он. — Детишек еще не завели?
Самойлов встрепенулся, взглянул на хозяина. Тот пережил вопрос спокойно.
— Еще нет, — беспечально признался Константин.
Послышался отдаленный собачий лай. Потом заскрипел ключ в замочной скважине, хлопнула входная дверь, и в комнату вбежала крупная овчарка с палевой грудью, с черной, как сажа, спиной. Ее уши настороженно торчали. Собака внимательно оглядела всех присутствовавших в комнате. Коркин, испуганный неожиданным появлением собаки, опустился в кресло.
— Джера, ко мне! Ну иди ко мне, умница! — позвал Константин, пошлепывая себя по колену. Собака подошла и легла возле его ног, теперь уже настороженно глядя только на гостей.
А в дверях появилась молодая женщина в брюках, в брезентовой куртке, с поводком в руке. Спокойно посмотрела на гостей.
— Здравствуйте… — произнесла она ровно и приветливо.
Коркин вскочил с кресла и поклонился. Самойлов смотрел исподлобья, сидел, вобрав голову в плечи.
— Вот, Галя, к тебе — гости! — иронично отрекомендовал Константин.
— Ну и накурили вы! — Галя прошла к окну, шире распахнула створку. Коснулась ладонями зеленовато-белых головок ландышей, стоявших в глиняном горшке на подоконнике. Потом вернулась — спокойная, внимательная — хозяйка дома.
— Здесь все решили, что ты пропал, — сказала Галя, обращаясь к Самойлову.
— Это Лешка, мой друг… Я не пропал, я в Ленинграде… Мы учимся там…
— Они не волшебники, они еще только учатся! — подсказал повеселевший Константин.
— Мы случайно. Вот оказались в Москве и решили… Так сказать, незваные…