Эль-Таалена
Шрифт:
Абдулла закинул оружие за спину и взяв Котофеича обеими руками за плечи, развернул его к заходящему солнцу. Суперкарго «Эль-Таалены», потупившись, послушно ждал конца этой идиотской процедуры. Откуда он может быть знаком пожилому тунисскому пирату? Чушь какая-то…
«Валла!.. — Абдулла вдруг всплеснул руками и закружился на месте, приседая и восторженно хлопая себя по ягодицам. — Ну конечно! Это же Котофеич! Котофеич, друг сердечный! Ты что, Абдуллу не узнал? Ну?.. а в профиль?.. а так? Мы ж с тобой в общежитии на одном этаже жили… На Новоизмайловском, четвертый этаж! Неужели не помнишь? Ты мне еще шпоры продавал. А как Ольку на пару драили — тоже забыл? Эх!..»
Но
«Абдулка! — вскричал он, широко улыбаясь и раскрывая объятия. — Сколько лет, сколько зим!»
«Котофеич! Брат! — еще громче возопил Абдулла, прижимая к себе институтского приятеля, соратника и собутыльника, свидетеля сладих пяти лет жизни, лучше которых не было, нет, да и не будет уже никогда. — А где ж твои усы знаменитые? Неужели сбрил? Какой же ты без них Котофеич?»
«Сбрил,» — выдавил из себя Котофеич, сдерживая тошноту от острого запаха абдулкиного халата — запаха пота, воглой овечьей шерсти, гнилой требухи и ослиной мочи. Сбрил, а как же… Поди не сбрей нынче усы-то. С усами нынче нехорошо, любой мент привязывается, потому как произрастают теперь усы в основном на лицах кавказской национальности. Чтобы как-то отвлечься от вонючего абдулкиного плеча, Котофеич скосил глаза, любопытствуя происходящим вокруг.
А вокруг ничего и не происходило. Все, открыв рот, наблюдали за трогательной сценой вновь обретенной дружбы: команда — с надеждой, абдулкины друзья — с недоумением.
«Да… — сказал Абдулла, отрываясь наконец от старого друга и смахивая непрошенную слезу. — Вот ведь, где довелось… Ты Снежанку помнишь? Я ее еще в жены взял, сюда привез. Помнишь? Жива еще баба! Ага! Девятерых сынов мне родила, а сколько девок — не помню, девок я не считаю. Теперь уже не рожает, пришлось еще двух взять… Эх, Котофеич, жаль, что так получается, а то посидели бы втроем, как тогда, я, ты и Снежанка. Вспомнили бы институт, общагу, Питер…»
«А чего ж не посидеть? — осторожно возразил Котофеич. — Я ведь теперь знаю, где тебя найти, заверну на обратном пути. Оставь телефончик…»
«Нет, братишка, — покачал головой Абдулла, отстраняясь и вытирая ладонью влажные от избытка чувств глаза. — Не получается. Мы вас всех на дно пустим, вместе с кораблем. Абу-Комар приказал. Делать нечего.»
Котофеич почувствовал, как палуба уходит из-под ног.
«Погоди, Абдулла, — пролепетал он. — Зачем тебе нас убивать? Разве тебе плохо с твоими женами, Абдулла? Снежанка, Гюльчетай…»
«…Гульнара, — прочувствованно закончил Абдулла. — Извини, дорогой. Абу-Комар приказал…»
Он отошел в сторону, взял автомат наизготовку и перешел на арабский.
«Ну что? Все наверху? Саид, пересчитай. Должно быть двадцать три, вместе с трупом.»
Толстый
«Окей, — сказал он, снимая автомат с предохранителя. — Ну, Аллах ве…»
Истошный вопль, и всплеск, идущие откуда-то снизу, прервали запланированную им эффектную итоговую речь. Арабы бросились к борту. Их шестой товарищ бесследно исчез: на опустевшей огневой позиции сиротливо покачивал хоботом видавший виды крупнокалиберный пулемет Дегтярева.
«Йа, Мустафа! Где ты?» — тревожно закричал Абдулла.
Но Мустафа молчал, быстро погружаясь в зеленые глубины и густо дымя перерезанным горлом — к вящему удовольствию небольшой, но бодрой компании серых акул, обычных для этого района Средиземноморья. Вместо Мустафы заговорил штурмовой автомат, зачастил быстро и неразборчиво, зато громко и уверенно, длинными фразами, лишь на секунду остановившись перевести дыхание, а заодно уж и сменить магазин. Пятеро ветеранов у борта даже не успели по-настоящему понять, что же произошло. Разве что Саид, еще находившийся под действием тяжелой травмы устного счета и оттого не побежавший смотреть вместе со всеми на исчезновение Мустафы, а, наоборот, продолжавший коситься на многократно обсчитанную команду неверных… разве что Саид заметил на мостике неизвестно откуда возникшего парня с грохочущим короткоствольным оружием в руках. Он даже попытался ответить, повернуться и лихо вскинуть «калач» навстречу врагу, как тогда, в пригородах Бейрута… но, как назло, не сложилось. Шлепанец подскользнулся в луже капитанской крови и соскочил… нога поехала, а автомат безнадежно зацепился за полу галабии. В этот момент Саид подумал, что надо бы уже начать бояться, но тут сразу несколько пуль толкнули его в грудь маленькими злыми кулачками, он упал и перестал быть.
Ошалевшая команда «Эль-Таалены», по-овечьи сбишись в кучу, испуганно взирала на компактную кучу трупов, громоздящуюся у лееров, на парня с автоматом и, в особенности, на загорелую бикинную красотку с окровавленным ножом-коммандо в зубах, ловко вскарабкавшуюся на борт без всякого трапа. Не теряя времени, красотка споро принялась выбрасывать в море арабские «калачи». Нож она с понтом продолжала держать в зубах.
Котофеич пригляделся и ахнул. Да это же их гамбургские знакомые… как их? — Дима и Фатьма! Ну точно!
Вон он, Дима — спрыгнул на бак и ленивой походкой подошел к своей подруге.
«Ты бы ножик-то как-нибудь по-другому, а? Чего зря людей пугать?»
Девушка вытерла лезвие халатом Абдуллы.
«Ножны слетели, — объяснила она смущенно. — Недорезала я того Мустафу. Как за борт падать стал, так за ножны и уцепился. Вместе с ними на дно пошел, идиот… а зачем ему там ножны?»
«Действительно… — улыбнулся Дима и повернулся к остолбеневшей команде. — А вы, ребята, чего такие замерзшие? Давайте-ка за дело… Нехорошо Мустафу в одиночестве оставлять. Эй, Котофеич! Не стой, как пень, мобилизуй товарищей на уборку территории. Акулы заждались…»
Через час Брандт собрал всю команду.
«Вот что, парни, — сказал он серьезно. — Слушайте диспозицию. Влипли вы в эту историю не по своей воле, да что уж тут сделаешь. И капитана вашего не вернуть… А все по причине одного груза, который вы должны были доставить в Хайфу. Я говорю „должны были“, потому что теперь мы этот план слегка подправим. Дело, не скрою, продолжает быть опасным. Кто-то очень хочет вас потопить вместе с этим злосчастным грузом. Это всё, что называется, плохие новости. Перехожу к хорошим.»