Эль-Таалена

Тарн Алекс

«Слушаюсь, господин Премьер-Министр. Сейчас же распоряжусь насчет бомбардировщиков.»

Бен-Шарион поморщился.

«Зачем бомбардировщики? Слишком шумно. Сделай как-нибудь потише, по домашнему, чтобы не так официально… — он задумчиво почесал голову. — Знаешь что? Пошли-ка туда пушку.»

«Какую пушку?»

«Святую. У нас ведь сохранилась та самая Святая Пушка?»

«Гм… — оторопело промямлил начштаба. — Вроде сохранилась. Где-то в музее, в отделе зверств сионизма.»

«Вот ее и выкати. Если что, скажем — фильм снимаем об „Альталене“. Кстати, и имена у кораблей похожие, так что все сходится… И вот что: направь туда

командиром кого-нибудь подходящего… исполнительного, но не слишком умного. Лучше всего, чтобы был совсем дурак. А пьяный дурак — еще лучше.»

Начштаба ненадолго задумался.

«Есть у меня один такой, — сказал он наконец. — Генерал-поручик Ицхак Ржевский. Совершеннейший жлоб, но исполнителен, как робот. Одно у него плохо — трусоват. Чуть где порохом запахнет, так он сразу бух! — и в отключку. Засыпает.»

«Ничего, — успокоил его Глава Правительства. — В самый раз подойдет. Стрелять-то с берега, да и судно безоружное, никакой опасности. А хотя… дай ему кого-нибудь в помощники, чтобы разбудил, если что.»

* * *

Генерал-поручик Ицхак Ржевский стоял на берегу моря и, широко расставив ноги в ярко начищенных хромовых сапогах, презрительным взглядом смотрел на приближающееся судно. Ему было очень страшно. Ицхак никогда не отличался храбростью. Он и в армию-то идти не хотел, имея в душе неистребимую склонность к сельскому хозяйству. С детства он мечтал стать асенизатором и все свободное время копался в навозных кучах на задворках родного киббуца. Увы, домашние, не разделяя его любви к восхитительному запаху удобрений, затыкали нос, а то и вовсе убегали, едва лишь Ицхак переступал порог отчего дома. Кончилось тем, что деспотичная мамаша силком вытащила сына из теплой уютной кучи и услала от греха подальше в армейский интернат. Так началась военная карьера Ржевского.

В армии не было навоза, и приходилось все время бояться. Потом мамаша умерла, и Ицхак, облегченно вздохнув, подал прошение об уходе со службы. Он твердо намеревался вернуться к родственным ему по духу кучам, но произошло непредвиденное. На невзрачного офицера по необъяснимому стечению обстоятельств положила глаз некая деваха, не менее деспотичная, чем покойная мама. Деваха намеревалась делать карьеру посредством мужа, и для этого ей требовался послушный, исполнительный и глуповатый материал. Не прошло и месяца, как бедный Ицхак был повязан и окручен. Жены своей он боялся до безумия. Про уход из армии пришлось забыть. Иногда, взяв служебный джип, Ицхак уезжал к своим единственным друзьям, пасущимся на лугах изреельской долины, и со слезами на глазах жаловался: «Вы себе не представляете… она даже страшнее войны…» Буренки сочувственно кивали, пережевывая жвачку, и в знак солидарности, дружно задрав хвосты, вываливали под ноги невезучему приятелю свежие груды отборнейшего навоза.

Теперь, направляемый уверенной жениной рукой, Ицхак быстро продвигался по службе. Но, увы, страх перед военными действиями продолжал преследовать его даже в кондиционированном офисе Генерального Штаба. Бедняга начал пить. Чтобы справиться с этой неприятной проблемой, жена наняла специального психолога. Психолог подумал и сказал, что для того, чтобы решить вопрос в корне, необходимо вернуть Ицхака в навозную кучу, но, поскольку это, видимо, неприемлемо, то можно исправить ситуацию лишь внешне, а это чревато опасным раздвоением личности и потому угрожает душевному здоровью уважаемого пациента.

«Внешне

будет вполне достаточно, — решительно заверила жена. — А насчет душевного здоровья нам беспокоиться нечего.»

Отныне Ицхак ежедневно по часу вырабатывал перед зеркалом особое, презрительное выражение лица. Согласно рекомендациям психолога, чем больший страх он испытывал, тем презрительнее должна была быть гримаса. Впрочем, иногда и это не помогало, и тогда неудавшийся асенизатор просто бухался в обморок, который выдавался смущенными сослуживцами за особый вид сна, являющийся непроизвольной реакцией организма на запредельную усталость.

Вот и теперь, глядя на приближающееся к берегу судно, генерал-поручик Ицхак Ржевский чувствовал себя на грани обморока. Вспомнив совет специалиста, он еще презрительнее наморщил нос и еще ниже опустил уголки подрагивающих губ. Нет, все впустую… страх нарастал, превращаясь в неконтролируемый ужас, противно подвывая в низу живота. Ицхак судорожно выхватил из револьверной кобуры плоскую фляжку и сделал большой глоток. Виски весело хлынул внутрь, задорно пощипывая переборки дрожащего организма. Ржевский перевел дух. Может быть, уже можно открыть огонь? Нет, рановато… чересчур далеко. Какого, спрашивается, черта, не разбомбили эту посудину еще в море? Но приказ есть приказ; надо выполнять, а не задавать вопросы. А то ведь накажет. Наказаний от армейского начальства генерал-поручик нисколько не боялся… а вот жена… жена… Он снова полез в кобуру.

Сзади кто-то осторожно кашлянул. Ицхак вздрогнул всем телом и обернулся. Рядом стоял высокий полковник.

«Разрешите доложить, — вполголоса произнес он, слегка сутулясь, чтобы приблизиться к плюгавенькому генерал-поручику. — Полковник Вейцман. Прибыл на случай внезапного засыпания Вашего превосходительства.»

«Превосходно… — облегченно вздохнул Ржевский. — Как вы полагаете, не пора ли открывать огонь?»

«Далеко, — отвечал Вейцман, меряя взглядом расстояние. — Из такой развалины не дострелить. Но если вы хотите дать предупредительный выстрел…»

«Нет-нет… — поспешно возразил Ржевский. — Зачем давать им лишнюю возможность подготовить контрудар?»

Полковник недоуменно пожал плечами.

«Контрудар?.. По данным разведки, они вообще не вооружены… если, конечно, не считать ножа-коммандо на голени девицы, которая голышом загорает на юте. Кстати, а зачем их топить?»

«Приказ,» — коротко отрубил Ицхак.

«Приказ-шмиказ… — пренебрежительно фыркнул Вейцман. — Дают идиотские приказы, а потом весь мир вопросы задает, репортеры крутятся…»

«Подумаешь, крутятся… Пусть крутятся, как пропеллеры. Нам-то что? Нам главное, чтобы приказ был выполнен точно и в срок.»

Генерал-поручик резко одернул гимнастерку и вызывающе посмотрел на младшего по званию. Вейцман молча поднял к глазам бинокль.

* * *

«Как это, никого? — изумленно переспросил Брандт. — А кто же, по-твоему, все эти деревяшки выгрузит? И куда?»

Хефи ласково погладила его по щеке.

«Не волнуйся, Дэвид… Заплатим ребятам лишние баксы, они и выгрузят. Прямо на берег, кучей. За час управимся. А потом я грузовичок подгоню… Да не делай ты из мухи слона! Дэвид! — она обняла Брандта и, тесно приблизив лицо с сумрачными глазами, принялась водить губами по его щеке. — Ну не надо, милый… Ты так хорошо все делал до этого… Потерпи еще чуть-чуть, нам и осталось-то совсем немного.»