Элато. Тропой дерзких
Шрифт:
– Это хорошо, но Матэс, чего ты за пчёл разговор завёл?
– Да я к тому, что вы говорили, будто из человека подземной едой великана выращивали. Так вот, пчёлы из одинаковой личинки с помощью разного питания могут вырастить матку, а могут простую рабочую пчелу. Так что может быть и такое, что в Подземье вырастят великана.
– Как интересно!
– воскликнула Элама.
– А чем матка отличается от простой пчелы-то?
– Ну, она больше в два раза, да ещё откладывает в сутки до двух с половиной тысяч яиц.
– А я думала, что пчёлы сами нарождают новых пчёлок, - сказав это, Элама потупилась, вздохнула.
–
– спросил я.
– Мне как-то Маору и не жалко, - тихо сказала она.
Я проворачивал вертел над огнём и думал о её словах. Интересно, а меня бы ей было жалко?
– Не успела я к нему привязаться, - продолжила она.
– Хотя... он меня вылечил, когда у горы великан пнул.
– Там вылечил, - сказал я, - а когда в Подземье зашли, сразу норнгам и отдал на откуп. Ты же помнишь, что он нас всех усыпил. А потом где ты оказалась?
– А чего ты сразу не сказал? Я бы ему всё в лицо высказала!
– Вот Ворона жалко было, - тихо сказал кашит.
– Да... и странно мы его похоронили. Не на кладбище, да ещё в теле волкодлака, - голос Эламы дрогнул.
– Я вспомнила одну историю про кладбище, замковая повариха рассказывала. Мы частенько по вечерам судачили у очага.
– Элама слабо улыбнулась.
– Раз улыбаешься, - проговорил Матэс, - значит, история интересная. Расскажи и нам.
– В общем, повариху зовут Мартина. И потеряла она мужа в двадцать семь лет. Он был при дворе и ради шутки разозлил вараниса. Ящер ему ногу и откусил. А пока его нашли, кровью истёк, бедняга. И сильно любила своего мужа Мартина. Убивалась из-за его смерти, каждый день на кладбище пропадала. Рассказывала, что снится ей муж постоянно. Так вот, один раз пошла она на кладбище да и уснула на лавочке, скорбя возле могилки. Просыпается, а вокруг темень, лишь звёзды дают кроху света.
Каменные надгробия и могилки, такие безобидные днём, сейчас казались чем-то страшным до безумия. Жутко стало Мартине, бегом она с этого кладбища подалась. Выбегает на крайний ряд могилок - глядь, а мимо идёт кузнец - здоровый такой мужичонка. Смелый был, не боялся мимо погоста ночью пройти. Мартина бегом к нему, а он её как увидал, да как рванул с перепугу. Лишь дико орёт на бегу.
Больше он мимо кладбища, наверное, не пойдёт, - хихикнув, сказал кашит.
– Небось, ещё и в штаны наложил.
– В таких случаях говорят - чуть не наложил, - с улыбкой сказала Элама.
Я молчал, следил за мясом, а оно уже почти прожарилось, сочилось аппетитными пузырями.
– А у нас одна байка ходила, про ведьму-кашитку по имени Брусида, которая просидела три ночи на кладбище.
– А чего сидела-то?
– спросил я.
– Мертвецов восставших ждала, что ли?
– Почти угадал.
– Сделав паузу, Матэс продолжил.
– Жила у нас в деревне у замка ведьма Брусида. А у нас дочка мельника с ума сошла на время. Потом в голове у неё прояснилось. Но история такая: она утверждала, что её у кладбищенских кустов вечером мужик какой-то снасильничал, а потом, хохотнув, сказал, что он покойник с погоста. А у ведьмы мужиков давно не водилось, страдала она от недостатка внимая сильного полу. Страшненькая была. Так вот, сделав любовный приворот, пошла ведьма на кладбище.
– Да... странно у вас, кашитов. У людей бы так ни за что никто не сделал, - перебил его я.
Матэс многозначительно посмотрел, но продолжил.
– Просидела Брусида ночь - никто не появился. Вечером
– Аха, ха!
– Элама широко улыбнулась.
– Представляю этого кожемяку, если он ведьму эту не узнал!
Замолчали... я всё проворачивал временами вертел. Мясо, наверное, уже было готово, но я не спешил - пусть ещё прожарится, вдруг оно не очень съедобно.
– Мегед, а ты что расскажешь?
– тихо спросила Элама.
– Да что? По нашим кладбищам никто не бегал. И вообще, у нас в склепах хоронят. Я ведь северный житель. Просто занесла сюда судьбина. Могу про склеп рассказать историю. Но она очень грустная.
– Не! Грустного не нужно, расскажи что-нибудь хорошее.
Первое, что мне пришло в голову - это случай на Медвежьем острове.
– Могу рассказать про медведя, который рычал в кустах.
– Давай про медведя. Может, мясо уже можно есть?
– Нет, пусть лучше прожарится. Дело было так... Было тогда мне лет пятнадцать, мы с Тамриком рыбачили на медвежьем острове. Своё название остров получил оттого, что там было много малины. В сезон, когда она созревает, туда часто заглядывали медведи, лакомились. В это время, конечно, никто не рыбачил там: медведь - зверь опасный. Кто говорил, что один с вилами на медведя ходил - врёт. Потому что взрослый медведь пробивает с разгона стену в сарае, если она не из брёвен, а из досок. А ударом лапы плющит взрослому мужику череп.
А в остальное время года там рыбачили смелые подростки, такие как мы с Тамриком. В принципе, рыбалка заключалась в охране двух морд...
Лица Эламы и кашита вытянулись от удивления.
– Ничего не понял, - сказал Матэс недоуменно.
– Рыбачить, охраняя морды? Может, объяснишь?
– Так называют ловушки, куда заплывает рыба, а выплыть не может.
– Аааа... ясно. У нас такое называют плетеня.
– Принцип ловушки - такой плетённый из прутиков короб, ставят в основном на перекатах. По бокам два отдельных щита-крыла из веток, чтобы больше рыбы заходило в морду. Всё это крепится колами, вбиваемыми в дно. Раз в день морду поднял, улов вытрусил - и всё, полный мешок рыбы. Но из соседнего храма повадились у нас эти самые морды воровать. Вот и охраняли мы ночами, а днём в храме отсыпались. Приходим как-то вечером на дежурство, а морд нету. Спёрли днём, сволочи. Разозлились мы с Тамриком, решили пойти к соседям, да стащить морды у них. А если наши найдём - вообще рожи понабивать. Идём мы, значит: ночь светлая - луна аж сияет. Я что-то рассказываю, и тут Тамрик так тихо говорит: Мегед, медведь! Я поднимаю голову и обомлеваю со страху - в десяти шагах стоит на четырёх лапах и смотрит на нас годовалый медведь. Мы стоим, он смотрит...
– И что?
– в нетерпении спросил кашит. Осторожность и охотничий инстинкт у них в крови.
– Наверное, мы просто не поняли сразу, что нужно пугаться. А медведь так как-то полубоком побежал в лес. Красиво... И тут Тамрик на меня смотрит и говорит: а вдруг недалеко его мамаша? И мы разворачиваемся и бежим! А самим смешно, бежим-то мы медленно. Медведи раза в три быстрее нас бегают. А мы мчимся по тропе и смеёмся. Просто ситуация такая необычная.
– Если бы там медведица была, вам бы было плачно!
– сказал Матэс.
– Повезло вам.