Ельцин как наваждение. Записки политического проходимца
Шрифт:
– Многие из тех, с кем мне доводится общаться в последнее время, полагают, что Ельцин стал терять поддержку интеллигенции, особенно в провинции.
Если бы я высказал ту же саму мысль, но употребил при этом конструкции типа: «Мне кажется…» или «Мы считаем…», она не была бы воспринята Сухановым с должным пониманием. Я уже много раз убеждался, что персонифицированные точки зрения, тем более, если они принадлежат знакомым ему людям, убеждают Льва Евгеньевича много меньше, нежели безадресные, вроде «Многие полагают…» или «Есть мнение…».
– Хорошо. Попробую об этом поговорить с шефом. А ты подумай, что можно в этом плане ему предложить.
Засим прощаемся. Сторонники и противники Ельцина, одинаково недовольные потраченным понапрасну временем, малочисленными группами выходят в весеннюю непогоду. Возможно,
– Мне-то ты можешь сказать, почему он не явился? Квасит, да? Или опять во что-нибудь вляпался?
– Да что вы, ей-богу! Сказано же вам – затемпературил человек!
– Ну, да, да, конечно! Кто бы сомневался! Утром, понимаешь, вылезал из служебного авто, промочил ноги и к вечеру затемпературил!
Стоящий рядом Югин смотрит на меня со значением: мол, что я тебе говорил?! Теряет интеллигенция веру в Ельцина, ох, теряет!
На часах четверть первого. Сижу у себя на кухне, пью чай – четвертую или даже пятую чашку – и размышляю над тем, что могло бы восстановить доверие к Ельцину со стороны переменчивых в своих привязанностях и настроениях просвещенных кругов нашего общества. В голову не приходит ничего путного. Да и что в нее может прийти? Борису Николаевичу чего ни предложи, все будет с гневом отвергнуто, потому как он убежден, что вся страна, от погруженных в глубокое похмелье колхозников-землепашцев до одухотворенных деятелей науки и культуры, только о том и мечтает, чтоб именно он, Ельцин, и никто другой, встал во главе советского государства. Все, что идет вразрез с его убежденностью в этой истине, воспринимается как малодушие или того паче – как предательство. Немало его сподвижников именно из-за сомнений в реальности безоглядной поддержки потеряло право таковыми считаться. Поэтому не представляю, как Суханов отважится на такой разговор. Просто не представляю!
Неожиданно просыпается и заходится хриплым визгом перебинтованный изолентой ветеран столичной телефонии. Трезвонит, поганец, на весь дом, и будет так трезвонить, покуда всех не лишит сна. Так что хочешь – не хочешь, а придется ответить. И кто это не может дождаться утра?! Снимаю трубку и слышу голос Виктора Ярошенко. Мы должны были сегодня встретиться в Доме кино, но не встретились из-за какого-то мероприятия в Верховном Совете, которое он никак не мог пропустить. Неужели ему невтерпеж узнать, как у нас все прошло? Однако он о другом:
– Я сегодня в Кремле встретил Олега Басилашвили…
Депутата Басилашвили я тоже встречаю в Верховном Совете довольно часто. Если после жесточайших сталинских и постсталинских репрессий, подавивших свободу человеческого духа, кого-то у нас еще и можно назвать рафинированным интеллигентом, то Олег Валерьянович именно такой реликт. И не потому, что по учебникам его матери учились русской грамоте едва ли не все советские педагоги. И не потому, что по проектам его русского деда еще до революции строились небольшие православные храмы под Питером и Москвой, а его грузинский дед получил от русского царя полковничьи погоны. В нем чувствуются некая интеллигентская чистопородность, особое мироощущение, которое невозможно описать словами, так же, как невозможно рассказать про утреннюю свежесть или про шепот ночного прибоя. Все это можно только почувствовать.
Конечно же, Басилашвили в нынешней политике – чужеродное тело. Он хоть и тянется к громкоголосым демократам, но, как мне кажется, его коробит их диковатая необузданность. К тому же в последнее время, когда стали рваться истлевшие нити лоскутного одеяла, именуемого Советским Союзом, и на исторической родине его предков по отцовской линии запахло порохом, Олег Валерьянович не счел возможным резко обозначить свое неприятие насилию. Депутат Собчак едва ли не каждый день произносит обличительные речи по трагическим событиям в Тбилиси, а Басилашвили ни разу не поднялся на трибуну. Кое-кто из моих коллег-журналистов обвинил его в политической индифферентности и даже в боязни испортить отношения с Кремлем.
– Знаешь что мне Басилашвили рассказал?
– Знаю. Что он, со своей грузинской фамилией, не станет выступать в прениях по событиям в Тбилиси. Он мне тоже на днях это говорил.
– Да нет, вовсе не то! Он рассказал про Никиту Михайловского. Знаешь такого киноактера? Ну, ты же смотрел фильм «Вам и не снилось»? Так вот, тот тяжело болен, у него лейкемия. А еще лейкемией больны маленькие дочки двух питерских театральных актеров.
– И чем же мы можем этому горю помочь?
– Басилашвили сказал, что театральный союз, который они недавно создали, собирает валюту на их лечение за границей, но никак не может набрать нужную сумму. Так вот я о чем подумал: а давай-ка Ельцина на это дело подобьем, а? Валюта у него наверняка имеется. Мы же не все на шприцы потратили.
– Надо с Сухановым поговорить. Думаю, и доллары есть, и марки найдутся. От книги, от лекций, да и вообще.
– Вот видишь! Надо только придумать, как Суханову все преподнести.
– А тут и придумывать нечего. Если б ты сегодня приехал в Дом кино, сам бы эту придумку в зале разглядел.
…Вечереет. Погода – хуже некуда: пронизывающий до костей порывистый ветер с мелким дождем. Жду Ярошенко возле метро на Арбатской площади. Точнее, на том самом месте, которое некогда и впрямь было площадью, а ныне являет собой безобразный клубок объездных дорожек, путепроводов и подземных переходов, облицованных осыпающимся со стен туалетным кафелем. В общем, любоваться нечем. Разве что рестораном «Прага», который в стародавние времена был обыкновенным трактиром с тем же названием, но, правда, с отменной кухней и невысокими ценами, за что и полюбился московским извозчикам, прозвавшими его «Брагой». Но и с ним сейчас не все ладно – вычурное здание, считавшееся архитектурной изюминкой Арбата, после прокладки Калининского проспекта, буквально, провалилось под землю, и теперь окна его второго этажа стали едва ли не вровень с новоарбатским тротуаром.
Настроение мое под стать погоде – недоволен всем и вся. Собой – за то, что, выходя из дома, не взглянул за окно и оделся не по погоде. Теткой, залезшей в переполненный вагон метро с мокрым от дождя зонтом, по милости которой теперь стою на ветру с мокрой брючиной. Милиционером в серой плащ-накидке, упорно не замечающим того, что мчащиеся по правой полосе машины на полном ходу врезаются в огромную лужу и обдают пешеходов потоками грязи. Городскими властями, которым недосуг следить за тем, чтобы ливневые стоки по весне не были забиты накопившимся за зиму мусором. И, конечно, народным избранником Виктором Ярошенко, по вине которого я сейчас недоволен всем и вся. Им, депутатам, очень легко оправдывать свои опоздания. У них на этот случай всегда заготовлена ссылка на что-нибудь срочное и архиважное, а иногда даже судьбоносное.
– Давно ждешь? – Виктор выглядит так, будто бежал от самого Кремля. – Извини, Бога ради, затянулось заседание Межрегиональной группы. Ты же знаешь, какие там говоруны. Никак не мог раньше вырваться!
– Я уже тут продрог как собака!
– Хочешь, зайдем в «Прагу», выпьем для согреву по рюмке?
– Суханов ждет. Мы с ним договорились ровно на полседьмого.
– Успеем. Сейчас только шесть, а нам отсюда до него ходу не больше четверти часа.
Ярошенко ошибается – от метро «Арбатская» до нового офиса Ельцина на Калининском проспекте ходьбы втрое меньше, минут пять. Сюда он переселился перед самой нашей поездкой в Японию. А до того занимал в общем-то неплохие апартаменты во флигеле гостиницы «Москва», обращенном главным фасадом к «Метрополю». Не понимаю, почему его и других руководителей комитетов Верховного Совета оттуда переселили. Наверное, кремлевские хозяйственники никак не могут решить бюрократическую головоломку: с одной стороны, требуется рассадить руководителей депутатского корпуса так, чтоб те были довольны и не роптали, а с другой – чтоб, упаси Бог, не возомнили себя ровней членам Политбюро, секретарям ЦК и руководящим работникам центрального партаппарата.