Ельцин против Горбачева, Горбачев против Ельцина

Мороз Олег Павлович

Ельцин не хочет быть в «свите» Горбачева

Кстати, раз уж речь о московском визите Буша… Перед американским президентом было продемонстрировано не только «сопротивление здоровых сил» отделению Прибалтики от СССР, но и окончательная уже независимость России от Центра. Продемонстрировал ее Ельцин. Во время этого визита он отказался быть «в свите» Горбачева, заявив, что будет общаться с гостем лишь в качестве президента РСФСР в своем кремлевском кабинете (к этому времени такой кабинет у него уже был). Отказался участвовать и в завтраке, который Горбачев устраивал для Буша в Грановитой палате Кремля. В другое время это можно было бы счесть бессмысленным капризом и даже неуважением к американскому гостю, но в тот момент Ельцин

цеплялся за каждую мелочь, чтобы подчеркнуть суверенитет России. А в данном случае он к тому же хотел продемонстрировать его зарубежному лидеру.

ДО ПУТЧА – СЧИТАННЫЕ ДНИ

Горбачев уезжает в отпуск

4 августа Горбачев уехал в отпуск - в Крым, в Форос. До сих пор остается недоумение: неужто он не знал об уже созревшем и готовом вот-вот грянуть заговоре? Ну ладно, верхушка КГБ его предала, блокировала всю информацию, но, наверное, были рядовые сотрудники госбезопасности, которые могли бы его предупредить, а возможно, и предупреждали - не такими уж немыслимо скрытными были приготовления заговорщиков. Мы видели, были и предупреждения «со стороны», даже американский президент предупреждал (ну ладно, дата путча неточно называлась, но… было ли это так важно?) Знаю точно, что Александр Николаевич Яковлев его предупреждал, он сам мне об этом говорил (об этом речь впереди). Наконец, неужто его, Горбачева, собственная интуиция, интуиция опытного человека, опытного политика не подсказывала ему: что-то такое происходит, что-то такое готовится? Предупреждениям он не поверил. Или сделал вид, что не поверил. Собственную интуицию, если она что-то ему и подсказывала, возможно, заставил замолчать.

Если бы Горбачев остался в Москве, принял решительные превентивные меры, многое могло бы пойти по-другому…

Но что могло пойти по-другому? Ну, предположим, разгромил бы он заговорщиков, ну подписали бы 20 августа Россия, Казахстан и Узбекистан Союзный договор, как планировалось. А дальше что? Украина вряд ли его подписала бы (не говоря уж том, что его не подписали бы страны Прибалтики и Грузия). Если бы договор не подписал Кравчук, то и Ельцин, без сомнения, отозвал бы свою подпись. Всё, при таком раскладе Союзу пришел бы конец.

В общем, в этот момент Горбачев уже ничего не смог бы сделать, независимо от того, в отпуске он или не в отпуске. Другое дело, если бы победил ГКЧП, вот тогда Союз, наверное, еще мог бы какое-то время просуществовать - в условиях жестоких репрессий, которые вынуждены были бы развязать новые правители. Ст,рана вернулась бы во времена Брежнева - Андропова, а то и Сталина. Но это, конечно, длилось бы недолго - экономика не позволила бы: огромную страну не удалось бы заставить жить, как живет Северная Корея, в голоде и холоде, а к тому же и в неминуемых кровавых междоусобных распрях.

Так почему все-таки Горбачев отправился в отпуск в такой напряженный момент? Из воспоминаний Анатолия Черняева. Разговор с Горбачевым 3 августа, накануне отъезда президента в Форос, на объект «Заря»:

«[Горбачев] присел на подлокотник кресла.

«Устал я, Толя, до черта, а завтра перед отъездом придется проводить заседание правительства: урожай, транспорт, долги, связь, денег нет, рынок распадается. Павлов (премьер-министр, к этому моменту уже, по-видимому, согласившийся войти в состав ГКЧП. – О.М.) заявляет: если, мол, вы не придете, ничего не получится (с республиканскими премьерами). Все тянут на себя, в разные стороны, и одно только у них: дай, дай, дай! Везде – труба».

Вдруг вспомнил о своем ночном сидении за пару дней до этого с Ельциным, Назарбаевым

в Ново-Огареве. Условились, говорит, с ними о Союзном договоре и последующих выборах… «Ох, Толя, до чего же мелко, пошло, провинциально у нас идет. Смотришь и думаешь: бросить бы все! Но на кого бросить-то? Устал».

Как видим, оценка того многочасового разговора с Ельциным и Назарбаевым здесь несколько иная, чем в собственных воспоминаниях Горбачева. Возможно, действительно сказывается все та же усталость…

А возможно… Возможно, Горбачев просто разыгрывает перед своим помощником небольшой спектакль, призванный объяснить тому, почему он, президент, покидает столицу в столь тревожный момент. Не исключено ведь, что и у помощника в мозгу могут роиться недоумения по поводу этого. То, что Горбачев не всегда бывал искренен даже со своими ближайшими сотрудниками, мы ведь видели на примере январских вильнюсских событий. В конце концов бывают ситуации (особенно у тех, кто на вершине власти), когда об истинных мотивах своих поступков не следует говорить никому. НИКОМУ.

Команду Горбачева в Крыму принимали уже как-то не так

Вспоминает Анатолий Черняев:

«4 августа Михаил Сергеевич, Раиса Максимовна, дочь Ира, зять Анатолий и я с двумя женщинами-референтами прилетели в Крым. Приземлились на военной базе «Бельбек». Горбачева встречали представители украинского руководства, генералы. В гостевом домике в аэропорту беседовали около часа…

Перемены по отношению к нему, а следовательно, и к нам, его сопровождающим, мы почувствовали и здесь. Нас определили жить на этот раз не в роскошном санатории «Южный», а в филиале санатория «Форос», в Тессели… Вечером я заявил об этом (о своем возмущении по поводу «нового» размещения. – О.М.) Плеханову, начальнику знаменитой «девятки» (генерал госбезопасности, один из главных будущих путчистов. – О.М.). С Плехановым я говорил резко; дело не только в физических неудобствах и отсутствии закрытой связи с М.С., но и в «престиже»: перед отдыхающими и иностранцами неловко, что помощника президента поместили в комнатушку для студентов-переводчиков. Он отвечал мне нелюбезно, обидчиво, что несвойственно было его обычно лакейскому поведению. Произнес фразу, которая в свете последовавшего через две недели путча звучит зловеще и издевательски: «Я здесь для охраны президента!», дав, значит, понять, что мои заботы его на этот раз не касаются».

Тут обращает на себя внимание вот что. По данным следствия, Крючков ввел Плеханова в замыслы заговорщиков лишь накануне поездки «банды четырех» (определение Черняева) к Горбачеву для предъявления ему ультиматума, то есть где-то 17 – 18 августа: Плеханов, начальник Службы охраны КГБ, должен был обеспечить проход четверки к президенту через суровую, в несколько эшелонов, охрану – перед ним открывались все двери и отпирались все замки. Однако из воспоминаний Черняева вроде бы следует, что уже и 4 августа Плеханову все хорошо известно о созревшем заговоре. Именно поэтому он ведет себя так развязно, отбросив обычное холопское чинопочитание. И главное все же не в том, что он поселил Черняева в какой-то «непрестижной» каморке, а в том, что он лишил его прямой, «закрытой» телефонной связи с президентом (через несколько дней телефоны и вовсе отключат).

Черняев пожаловался Горбачеву. Тот не стал выяснять отношения с холопом Плехановым (не царское это дело), просто разрешил Черняеву обратиться к управделами ЦК Кручине (тому самому, который после поражения путча выбросится из окна, оставив записку: «Я не заговорщик, но я трус…») Черняева переселят на прежнее, нормальное место, рядом с Горбачевым.

Кот из дома – мыши в пляс

5 августа 1991 года. Важнейшие события этого дня не отражены в газетах, вышедших в этот день. Они происходят за кулисами. Лишь позднее о них будет рассказано в литературе, в периодике. В частности, через год в издательстве «Огонёк» выйдет книга руководителей следственной бригады по делу ГКЧП – тогдашнего генпрокурора Валентина Степанкова и его заместителя Евгения Лисова «Кремлевский заговор (версия следствия)». Позднее, в 2000-х, в «Новой газете» будут опубликованы выдержки из следственных материалов и обвинительного заключения по делу ГКЧП. Появятся и другие публикации, основанные на документах.