Ельцын в Аду

Пульвер Юрий Евгеньевич

Тем временем толпа литераторов – и не только еврейской национальности – росла.

Глеб Семенов читал эпиграмму на отца и сына Воеводиных:

– «Чувствуешь ли, родина,

Нестерпимый зуд,

Когда два Воеводина

По тебе ползут?»

А вот еще одна:

«Взирая на свое творенье исподлобья,

Сказал Господь, стирая хладный пот:

«Ну, если он мой образ и подобье,

То я последний идиот».

– За что Вы их так?
– не преминул поинтересоваться Ницше.

– В 60-х годах адресат этой эпиграммы Евгений Воеводин стал общественным обвинителем

на моем процессе, - пояснил поэт Иосиф Бродский, Нобелевский лауреат.

– Как Вам тут, герр Бродский?

– «Исходя из личного опыта, я дал определение: тюрьма – это недостаток пространства, компенсируемый избытком времени». Ад – тюрьма с избытком и времени, и пространства... И без всяких компенсаций...

В толпе появились знаменитости, которые исповедывались и каялись перед собратьями по перу и преисподней...

– «Я, Рудольф Бершадский, заведовал отделом фельетонов «Литературной газеты» и опубликовал знаменитый антисемитский фельетон Василия Ардаматского «Пиня из Жмеринки». Но и это не спасло меня от обвинения в сионизме и тюрьмы. По освобождении после смерти Сталина я потребовал от Симонова, давшего санкцию на арест, извинений. Симонов отказался. Леонов сказал: «Извиняйся, Костя, ты виноват». Симонов извинился. Я же вскоре решил, что виноват в данном случае Симонов не больше, чем винтик в колесе паровоза, переехавшего человека».

– «В 1961 году я, секретарь Союза писателей Воронков, предложил Леониду Леонову подписать письмо, клеймящее Пастернака за роман «Доктор Живаго». Леонов, которому не было еще и семидесяти, отказался: «У меня уже не осталось времени замаливать грехи». В 1990 году он почему-то поставил свою подпись под письмом семидесяти трех писателей, дышащим непримиримостью к жидомасонам и прочим иноверцам».

– «Идея осудить Пастернака редколлегией «Нового мира» принадлежит мне, Борису Лавреневу. Я же написал и первый вариант текста. Сотрудница журнала объезжала членов редколлегии и собирала подписи. Все молча – кто охотно, кто не очень – подписывали письмо, сокрушался лишь один человек -я, Борис Лавренев».

– «Поэт горбат,

Стихи его горбаты...

Кто виноват?

Евреи виноваты!» - процитировал себя какой-то анонимный автор.

– «Малограмотный следователь, увидев, что я, писатель Абрам Коган, правлю ошибки в тексте собственного допроса, избил меня: знает, подлец, русский язык, а пишет на еврейском! Забота о национальной культуре признавалась вредной и антипатриотичной. Но расстреливать за это, слава Богу, меня не стали...»

Чтобы еще сильнее испортить всем настроение, Сатана подослал к собравшимся Берию, который охотно дал пояснения:

– 13 марта 1952 года следственная часть по особо важным делам МГБ СССР постановила начать следствие по делу двухсот тринадцати человек, на которых были получены показания в ходе следствия по делу Еврейского антифашистского комитета. В тот же день помощник начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковник Гришаев вынес постановление, в соответствии с которым был взят в «разработку» «активный еврейский националист и американский шпион», а в реальности писатель Василий Гроссман.

Рад

вам доложить, что после убийства председателя ЕАК, режиссера и актера Михоэлса и до смерти Сталина было уничтожено все, что можно было уничтожить: еврейские театры, газеты и журналы, книжные издательства. Предполагалось «стереть в лагерную пыль» и всех носителей еврейской культуры.

– Герр Джугашвили и Вы были антисемитами и поэтому затеяли все это дело?
– вновь сыграл роль интервьюра Ницше.

– Товарищ Сталин не был антисемитом, как и я: мы ликвидировали всех подряд, кто только мог представлять для нас опасность – действительную или мнимую, сиюминутную или потенциальную, - невзирая на национальность. Кроме того, для многих неевреев борьба с «сионистами» и «космополитами» оказалась выгодным делом. После подметных писем и открыто антисемитских выступлений освобождались места и должности. Карьеры стали делаться почти так же быстро, как и в 1937 году, когда расстреливали вышестоящих, открывая дорогу их подчиненным.

– Удар пришелся не только по евреям, – признался композитор Тихон Николаевич Хренников.
– Я многие годы возглавлял Союз композиторов СССР и каждый день находил в своем почтовом ящике мерзкие письма: «Тиша – лопух, Тиша попал под влияние евреев, Тиша спасает евреев».

– Даже создание советской атомной бомбы едва не сорвалось – по той же причине, по какой Германия лишилась ядерного оружия, - продолжил Лаврентий Павлович.
– У нас, как и у нацистов, нашлись «ученые», которые выступили против теории относительности Альберта Эйнштейна и квантовой теории. Произошло разделение яйцеголовых на тех, кто понимал современную физику и мог поэтому работать в атомном проекте, и на тех, кого я не взял туда по причине профессиональной непригодности. Люди с высокими учеными степенями отрицали квантовую теорию, теорию относительности как чуждые советской науке. Они утверждали, что «для советской физики особое значение имеет борьба с низкопоклонством перед Западом, воспитание чувства национальной гордости», своих противников обвиняли в отсутствии патриотизма.

Эти горе – физики сконцентрировались в Московском университете и жаловались идеологическому начальству. Особенно их раздражало обилие еврейских фамилий среди создателей ядерного оружия. Они надеялись, что их праведный гнев будет услышан наверху. Я при поддержке товарища Сталина прекратил эту глупость! Евреев – деятелей культуры можно было отправлять «на станцию Могилевскую». Евреев – деятелей техники и науки уничтожать было нельзя.

– В Академии наук все равно ряды пожидели!
– возразил кто-то.

– Нет, это жиды поредели!
– загоготал Берия.
– Впрочем, антисемитизм в науке передался от идиотов нашего времени к брежневским идеологам! Официальные службы СССР в 70-80-е годы распространяли слух, будто настоящая фамилия Солженицына – Солженицер, а Сахарова – Цукерман. Лучшего средства компрометации эти кретины во власти не знали.

С этими словами Лаврентий исчез...

Академик Мигдал продолжил тему:

– Какая глупость! «Сахаров - из русских дворян, и по этой причине у него были трудности с поступлением в вуз».