Ельцын в Аду
Шрифт:
– «... И он предстал весь в пламени очам,
Свирепый, мрачный, разъяренный,
И вкруг него огромный божий храм
Казался печью раскаленной!
Едва сказал: «Исчезните!» - цепям -
Они рассыпались золою,
Едва рукой коснулся обручам -
Они истлели под рукою.
И вскрылся гроб. Он к телу вопиет:
«Восстань, иди вослед владыке!»
И проступил от слов сих хладный пот
На мертвом, неподвижном лике».
– Видишь, не только Распятый умеет мертвяков из могил поднимать! Я –
– «... И на коне с добычей прянул враг;
И труп завыл; и быстротечно
Конь полетел, взвивая дым и прах;
И слух о ней пропал навечно».
– Вот вам пример сочетания высокой художественности и дурновкусия! Четвертое место, Роберт! Надо было больше строчек мне посвящать, а не бабке зловредной или антиугонным устройствам типа гроба в обручах и цепях! Ну, ныне черед обладателя, образно выражаясь, «бронзы». На сцену!
Еще один безупречный джентльмен поклонился толпе и представился:
– Сэмюэль Тейлор Кольридж. «Мысли дьявола».
«Дьявол утром, с ложа серного встав,
Покинул пределы Ада:
На Землю – на ферму свою – поглядеть
И узнать, как живет его стадо.
По горам он шел, по долам шагал,
Полезной прогулке рад,
И длинным хвостом непрестанно махал,
Как тростью машет фат»...
Дьявол раскрутил свой хвост на манер каратиста, орудующего нунчакой.
– «... Он увидал: у конюшни бьет
Палкой змею адвокат,
И черту припомнились в тот же миг
Авель и его брат».
Наши юристы не то что брата прикончат – родную маму продадут в угоду начальству или за взятку, подумал экс-гарант.
– «... Ехал аптекарь на белом коне
По делу, и, как ни странно,
Дьявол припомнил друга: Смерть
В Откровениях Иоанна»...
Бесплатная страховая (а где тут ударение ставить?) медицина, панимаш!
– кивнул головой ЕБН.
– Сколько народу загнулось после того, как совесткая система здравоохранения была при мне уничтожена...
– «... Черт увидел, как рыла яму свинья
И сама же в нее попала;
«Она похожа, - нечистый изрек, -
На коммерцию Англии в нынешний век -
Меж ними разницы мало»...
На российскую экономику тоже похожа, - мысленно признался себе Ельцин.
– «... Ряд одиночных камер предстал
В Колд-Батской тюрьме перед ним,
И нечистый был рад: он способ узнал,
Как усилить в Аду режим».
Попал бы он в наши тюрьмы – обзавидовался бы!
– посетила ЕБН неутешительная мысль. Кольридж продолжал:
– «... Он видел, как один министр,
Давно уж им любим,
В Палату некую прошел,
А большинство – за ним.
И вспомнил из Писанья черт
О том, как в оный век
В сопровожденье гадов Ной
Прошествовал в ковчег»...
Прямо первый заход новоизбранных депутатов в Госдуму и прочие советы, - опять пришло Борису
– «... Увидев, как некий генерал
Багровеет, накачан вином,
Нечистый в пекло заспешил;
Ошибся дьявол: он решил,
Что все горит кругом».
Видел бы он моих генералов, накачанных водкой и коньяком, – сразу бы подумал об извержении вулкана, - хмыкнул про себя экс-президент России.
Зал откровенно веселился и аплодировал. Сатана показал когтистым пальцем на Кольриджа:
– Весьма остроумно, но здесь больше сарказма в адрес людишек, а меня ты не хвалишь. Поэтому – только третье место. «Серебро» же я присуждаю Белой Дьяволице! На выход, маэстро!
С большим недовольством к трибуне вышла молоденькая девушка – изящная, хрупкая, какая-то светящаяся; в ее душе было мало черноты.
Как же она в пекле-то очутилась?
– спросил себя ЕБН.
– Зинаида Гиппиус, - гордо вскинула головку гениальная поэтесса.
– Стихотворение называется «Божья тварь», написано в 1902 году – я как раз сейчас в том возрасте, в каком его сочиняла.
– Дамские душки, читая свои труды, меняют возраст и облик, как некогда меняли платья, - объяснил Ницше.
– Такая тут нынче мода...
А Гиппиус начала декламировать:
– «За Дьявола Тебя молю,
Господь! И он – Твое созданье.
Я Дьявола за то люблю,
Что вижу в нем – мое страданье.
Борясь и мучаясь, он сеть
Свою заботливо сплетает...
И не могу я не жалеть
Того, кто, как и я, - страдает.
Когда восстанет наша плоть
В Твоем суде, для воздаянья,
О, отпусти ему, Господь,
Его безумство – за страданье».
Пожалуйста, не принимайте мое девическое, по сути, стихотворение за выражение подлинной любви к врагу рода человеческого! Мне на самом деле его жаль, как жаль любое великое существо, демона или человека, пошедшее по ложному пути и причиняющее зло другим. Правда, грешна: я сочувствую ему, потому что он страдает больше всех!
– Какая-то двусмысленность в твоем признании, Зинаида!
– раздосадовался лукавый.
– «Влюбленной Сатана» у Казота, вынуждавший у любовника слова: «Я люблю тебя, мой дьявол!», был гораздо порядочнее. Он хотя прятал под масками то хорошенькой танцовщицы, то красивой собачки - болонки чудовищные формы получеловека-полуверблюда, но не скрывал своей демонической натуры и желал быть любимым в качестве подлинного Дьявола, а не как заимствованный призрак женщины.
А вообще-то, видимо, сама того не ведая, ты своим опусом напомнила мне фламандскую легенду о милосердной Жанне – девушке, которую я поймал на жалости, показав ей сперва – каким я был до падения, а потом – каким отвратительным стал теперь, и уверив доверчивую бедняжку, что своею любовью она приведет меня к раскаянию, а, следовательно, и возвратит мне прежнее великолепие...