Ельцын в Аду

Пульвер Юрий Евгеньевич

5 августа 1933 года постановлением СНК Беломорско-Балтийский канал, нареченный, естественно, моим именем, был объявлен открытым. Первым (в сопровождении Ворошилова, Кирова, партийного куратора стройки, и высоких чинов ОГПУ) инспекционную поездку по каналу совершил я. Мои отзывы об увиденном стали, как водится, руководством к действию для средств массовой информации и всех прочих органов партпропаганды. Строительство канала было приказано считать еще одной практической победой на начертанном мною пути ко всеобщему счастью. К тому факту, что его копали заключенные, предлагалось

относиться как к частности: есть враги – значит есть необходимость их идеологической перековки путем привлечения к общественно-полезному труду; выбор средств продиктован объективными реальностями жизни.

В СССР тему преимуществ моей модели социализма, можно сказать, закрыли. Оставалось убедить скептический капиталистический мир, на который мы всегда глядели свысока, но сотрудничества с которым – тоже всегда – искали. Запад в лице своей передовой гнилой интеллигенции продолжал упорствовать: какой же социализм строится руками подневольных? О каком полнокровном сотрудничестве с моим режимом можно говорить, когда Россия, будто язвами, испещрена густой, все прирастающей россыпью концлагерей?

И на этом участке работы по неустанному утверждению единственно верных (моих!) идей и через них – режима личной власти (моей!), я все продумал на много ходов вперед.

Несколькими годами позже я организовал «агитпоездки» товарищей Лиона Фейхтвангера и Андре Жида, ведущих зарубежных литераторов. Им показали, «что положено», и дали поговорить с предварительно отобранными и проинструктированными людьми. А пока я принял решение: западную элиту должна «распропагандировать» элита отечественная, в первую очередь – советские писатели, особо опекаемые мною «инженеры человеческих душ».

Сделать это следовало не мешкая: скоро должен был открыться XVII партсъезд - «съезд победителей». К этому форуму нужно уже иметь в багаже признание Западом происходящих в СССР перемен – после чего критиканов, если таковые еще останутся, можно будет изымать из обращения со всей решительностью и без оглядок.

Как раз в это время в Москве работал оргкомитет по подготовке I съезда советских писателей – полным ходом шло формирование придуманного мною «министерства литературы», подконтрольного и послушного мне как всякая другая государственная структура.

Не без моей подсказки Ягода организовал для членов оргкомитета ознакомительную поездку по ББК. Затем я подкинул им идею увековечить эту очередную строку моего великого плана монографией, поручив ее создание лучшим мастерам слова и поставив во главе редакторского коллектива товарища Горького.

Книга «Беломорско-Балтийский канал им. Сталина. История строительства», как и канал, была сооружена в кратчайшие сроки, выйдя в свет в январе 1934 года – через пять месяцев после того, как была задумана. Писаки вполне оправдали мои ожидания и те огромные затраты, которые обеспечили им роскошное времяпровождение в ходе той поездки: коньяки, водки и дорогие вина лились рекой, икра и копчености не исчезали со столов... Напомню, страна в те годы голодала...

Правда, эффект этого мероприятия оказался недолгим: вскоре не оправдавший доверие партии Ягода, а с ним и «герои»

строительства ББК, высшие чины ОГПУ, оказались «врагами народа», разделив участь тех, кого сами «стирали в лагерную пыль». Монография о ББК на долгие годы легла на полки спецхрана.

А потом наступили горбачевская и твоя эпоха, Ельцин - «время перемен», популистской переоценки ценностей, безоглядного низвержения вчерашних кумиров. И Горький из «знамени советской литературы» превратился в «холуя тоталитарного режима». И авторов книги принялись скоренько распределять по группам и группочкам, неустанно наклеивая и переклеивая конъюнктурные ярлыки; доопределялись до того, что одни и те же писатели оказались одновременно и «левыми», и «правыми», и «певцами режима», и его обличителями.

Давай послушаем их личные отзывы о посещении стройки Беломорканала: и определим, как любил выражаться Меченый, «кто есть ху»!

На сцену по очереди выходили известные всему миру писатели, поэты, драматурги, публицисты и, трясясь от стыда, повторяли вранье, которым они в свое время кормили население планеты...

Евгений Шварц:

– «Настоящего мастера всегда узнаешь по работе. Работа мастера и хороша и характерна для него. Беломорский канал и великолепен и поражает особой точностью, целесообразностью и чистотой работы.

ОГПУ, смелый, умный и упрямый мастер, положил свой отпечаток на созданную им стройку.

То, что мы увидели – никогда не забыть, как не забыть действительно великое произведение искусства».

Николай Чуковский:

– «Я был в Карелии несколько лет назад. Блуждая по безмерным пространствам диких каменистых пустынь, я думал о том, сколько надо еще поколений, чтобы этот край стал обжитым, чтобы подчинились человеку эти леса и воды. Я был неправ. Я не знал тогда, что труд, организованный большевиками, может за двадцать месяцев преобразить страну и людей».

Александр Малышкин:

– «Я видел страшную воду, чудовищную силу воды, обузданную камнем, деревом и бетоном; эта разрушительная сила работает теперь на человека, разумно направившего ее в новое русло. И в лагере я видел людей - вчера еще необузданную, темную, враждебную нам силу, - сейчас эти люди, перекованные морально в процессе трудового перевоспитания, с энтузиазмом работают на социалистическое строительство. И самое главное – это то, что ОГПУ достигло этого не какими-то необычными, таинственными методами, а именно теми же самыми, которыми вся наша страна строит и построила свои Магнитострои и Днепрогэсы. Привет ОГПУ, строителю нового человека!»

Лев Кассиль:

– «Об этих пяти днях буду помнить, думать многие ночи, месяца, годы. Каждый день, проведенный на канале, вмещал столько впечатлений, что к вечеру мы чувствовали себя как-то повзрослевшими, «углубленными» и... немножко обалдевшими.

Хочется тотчас откликнуться своим трудом, собственным делом. Но все виденное за эти дни так огромно, сложно, необычно, что хлынувший напористый поток новых мыслей, решительных утверждений готов смести все установившиеся представления о людях, вещах, делах... И хочется об этом новом написать по новому.