Ельцын в Аду
Шрифт:
– Стрелять всех надо, а не приучать!
– буркнул Сталин. – Невежд, как и горбатых, только могила исправляет! И тебя, Стальский, не успел я вовремя шлепнуть, чтоб потом в посмертии от твоих опусов не мучиться!
– Ага, проняло!
– загоготал донельзя довольный Люцифер.
И тут вдруг всех охватило прежнее мучительное томление – прощенный день закончился...
– Пому-пому-помучаемся на своем веку!
– пропел лукавый пародию на песенку про мушкетеров голосом актера Михаила Боярского.
– Может, помолимся?
– с издевкой спросила его какая-то остроумная и бесстрашная душа.
–
– в тон ему ответил Люцифер.
– А коли не сможешь - помучайся! Итак, Сталин, давай приступай к издевательствам над своими писателями!
– Фридрих, ты ж говорил, что творческие души вроде бы не испытывают тут мук...
– вспомнил Ельцин.
– Когда и если их читают и помнят на земле, - объяснил Ницше.
– Но советских-то литераторов все больше охватывает забвение...
– «Ну, как у вас дела?
– обратился Коба к литбратии.
– Всех врагов разогнали? Или остались еще?»
В зале раздался пристыженный смех.
– Так, - зловеще прошипел «кремлевский тигр».
– Скопом отвечать не желаете, значит, займемся вами по одиночке. Где там у нас Несладкий? Который на самом деле проходная фигура?
– Кто? – заблеяли несколько душ из толпы.
– Ну, Горький – Пешков!
– Я здесь!
– откликнулся создатель Союза писателей.
– «Буревестник революции», вылетай на сцену и публично кайся! За роман «Мать» ты получил звание «отец советской литературы». Расскажи, как ты не принял Октябрьский переворот и заклеймил своего вчерашнего друга товарища Ленина «авантюристом, готовым на самое постыдное предательство интересов пролетариата!» Весь 1918-й год твоя газета «Новая жизнь» нападала на большевистский террор. «Русская революция ниспровергла немало авторитетов, мы боимся, что лавры этих столпов не дают спать Горькому, мы боимся, что Горького смертельно потянуло в архив, что ж, вольному воля! Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов», - заявил тогда я.
– Но тебя это не остановило – ты написал пьесу о мерзостях новой власти. Хозяин Петрограда Зиновьев распорядился повторить то, что уже делал с тобой «проклятый царизм»: пьеса была запрещена, на твоей квартире провели обыск. Зиновьев грозил пойти дальше – арестовать твое окружение...
– Но я продолжал свои разоблачения! «Ничего другого не ждем от власти, боящейся света гласности, трусливой и антидемократической, попирающей элементарные гражданские права... посылающей карательные экспедиции к крестьянам». Вот как я тогда писал!
«Новая жизнь» была закрыта Зиновьевым. Ленину пришлось посоветовать мне, «отцу пролетарской литературы», отбыть из первого пролетарского государства. В 1922 году я покинул Родину под предлогом лечения...
– А чего ж вернулся?
– не выдержал Ельцин.
– Да вот, товарищ Сталин обратно заманил обещаниями денег, власти и свободы творчества...
– Обманул?
– Не совсем. Деньги и власть дал, свободу – нет...
– Да, из тех писателей, кто остались после революции в России, все продались большевикам, - изобразил вздох Ницше.
– Не все!
– раздался возмущенный голос.
– Я, Николай Гумилев, был расстрелян в 1921 году.
– В чем была Ваша вина?
– заинтересоваля Фридрих.
За поэта ответил Сталин:
– Не донес органам Советской власти, что ему предлагали
– С моих бесов, что ли?
– встрепенулся Дьявол.
– Да нет, с советских литераторов! Таких, как драматург Трепов, скажем. В 1925 году появилась знаменитая его пьеса «Любовь Яровая». Муж и жена оказались по разные стороны баррикад. Яровую, пытавшуюся похитить в белогвардейском штабе секретные документы, схватили. Офицер Яровой все свел к ревности супруги, ищущей повсюду любовную переписку. Спас ее. Когда же в город пришли красные, Любовь выдала мужа, хотевшего скрыться в чужой одежде. Знаменателен финал. Глядя, как патруль красногвардейцев уводит супруга, героиня заявляет комиссару: «Я только с нынешнего дня верный товарищ».
– Верность ценой предательства близкого человека?! Совсем моя философия!
– заявил Ницше.
– И моя!
– кивнул Сталин.
– И моя!
– крикнул Гитлер издалека.
– Как же Вы, господин Пешков, ухитрились воспитать таких, с позволения сказать, писателей?
– опять было непонятно, выражает ли Ницше одобрение или совсем противоположное чувство.
– С помощью партии и органов ГПУ-НКВД нам удалось выработать «Заповеди советского литератора». Их вдвое меньше чем библейских. Называю их!
1.Не думай.
2.Думаешь – не говори.
3.Думаешь и говоришь – не пиши.
4.Думаешь, говоришь и пишешь – не подписывайся.
5.Думаешь, говоришь, пишешь и подписываешься – не удивляйся.
– Мда, хороши советские литераторы, - опять двусмысленно выразился автор «Заратустры».
– К сожалению, «других писателей у меня нет», - Сталин пожевал фантомную трубку, - приходится обходиться этими. А теперь давайте прогуляемся на строительство нашего великого Беломорско- Балтийского канала...
– Легендарной советской стройки?
– вспомнил Ельцин.
– Я бы не назвал ее образцовой. Читал я о том, как на бетонных работах вместо арматуры порой укладывали хворост и на шлюзы вешали деревянные ворота, как перенесли в сторону участок Мурманской железной дороги, когда выяснилось, что она «мешает» трассе канала... О злоупотреблениях... О гибели трехсот тысяч зеков, ее возводивших...
– Это все – мелочи!
– перебил его «отец народов.
– Зато ББК проложили всего за 20 месяцев: из отпущенных на строительство 400 миллионов рублей «каналоармейцы» истратили на все про все – в том числе и на собственные нужды – лишь 95 миллионов 300 тысяч рублей! При тебе на любой стройке воровали больше половины выделенных средств!
– Темпы строительства, отчетные показатели и величины сэкономленных сумм впечатляют – но только тех, кто не знает, не хочет знать правду о том, как строили канал!
– возразил экс-президент России.
– Его прокладывали подконвойные российские скептики, позволившие себе усомниться в твоей гениальности, Сталин. Самая дешевая в мире рабочая сила!
– Клевещешь ты на нашу социалистическую действительность, ренегат и германский шпион, обладатель Железного креста от фюрера Ельцин! Слушай, как было на самом деле!