Ельцын в Аду
Шрифт:
А какой дурак назначил слабака на эту важнейшую должность?
– задал риторический вопрос Сталин.
Я...
– со стыдом признался монарх.
А твоя супруга именно в этот день прислала тебе еще одно кретиническое послание!
– добил его Сатана.
– Читай, кулема!
«26 февраля... Какая радость, я получила твое письмо, я покрыла его поцелуями и буду еще часто целовать... Рассказывают много о беспорядках в городе (я думаю, больше 200 тысяч человек...), но я написала об этом уже вчера, прости, я глупенькая. Необходимо ввести просто карточную систему на хлеб (как это теперь в каждой стране, ведь так устроили уже с сахаром и все спокойны и получают достаточно), у нас же — идиоты...
Это мама обо мне, покойнике, написала, - гордо заявил Распутин.
К обсуждению подключился Родзянко:
– 26 февраля я послал государю отчаянную телеграмму: «В столице анархия. Правительство парализовано, транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Части войск стреляют друг в друга. На улицах — беспорядочная стрельба. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство... Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца».
28 февраля, в последний день зимы, в Царском Селе восстал гарнизон: 40 тысяч солдат. Во дворец позвонил я - теперь уже не «надоедливый толстяк Родзянко», как меня оскорбительно обзывали при дворе, а председатель Государственной думы, то есть единственная власть в восставшей столице. Единственный, кто мог тогда защитить царскую семью.
Я говорил с начальником охраны Бенкендорфом, просил передать государыне: она должна как можно скорее покинуть Александровский дворец.
«Но больные дети...» - возразил Бенкендорф.
«Когда дом горит - и больных детей выносят», - ответил я, думая: если бы вы меня раньше послушали!
«Никуда я не поеду! Пусть делают, что хотят», - ответила тогда я, - вспомнила императрица.
– В то время вокзал в Царском уже был занят восставшими. Поезда не ходили. И тогда я направила в Петроград двух казаков конвоя. Они возвратились с известием: город окончательно в руках бунтовщиков. Центр запружен народом, и везде - флаги, флаги. Город покрыт кровавым кумачом. Тюрьмы открыты, громят участки, ловят полицейских.
Весь день 28 февраля мы во дворце слышали беспорядочную пальбу. Это восторженно стреляли (пока еще в воздух) мятежные солдаты царскосельского гарнизона. Оркестры играли «Марсельезу». Весь день эта музыка! В полукилометре от дворца — первая жертва: убит казак. Грозное предупреждение. Но этим пока ограничились: сорок тысяч восставших не пошли ко дворцу.
... Ленин продолжил свой анализ Февральской революции:
23 февраля 1917 года в Петрограде в различных частях города начались хорошо организованные демонстрации. Военные власти играли в поддавки. К примеру, вывели морально неустойчивых резервистов на подавление беспорядков. Причем офицеры сами приказывали солдатам переходить на сторону пролетариев. Интересно, что положение рабочих и солдат в других городах России было гораздо хуже, чем в столице. Но если в 1905 году наиболее активные вооруженные выступления против самодержавия состоялись в Москве, Одессе, Новороссийске при сравнительной пассивности Петербурга, то в феврале 1917 года восстание ограничилось лишь столицей. Ситуация на фронте и в тылу 23-25 февраля ничем не отличалась от ситуации 23-25 января то же года, когда народ еще верил в царизм. Поправлюсь:
Но Вы, гражданин Романов, допустили роковой просчет — лично выехали в Царское Село, не усилив свой конвой. И поплатились за беспечность! 1 марта царский поезд оказался в Пскове. Едва ступив на подножку, генерал Рузский заявил столпившимся на платформе придворным: «Господа, придется сдаться на милость победителя».
Царица, узнав, что супруг задержан в Пскове, писала 2 марта, что государь «в западне». Она, вопреки своему обычаю, на сей раз оказалась недалека от истины. В Пскове Вы действительно были блокированы генералом Рузским. Вся входящая и исходящая информация подвергалась его «цензуре». Поезд был загнан в глухой тупик.
Заодно с Рузским действовал и начальник Генштаба генерал Алексеев, который утром 1 марта разослал командующим фронтами и флотами циркулярную телеграмму о желательности отречения царя от престола. Вот итоги этого опроса: Великий князь Николай Николаевич (Кавказский фронт) — за; генерал Брусилов (Юго-Западный фронт) — за; генерал Эверт (Западный фронт) — за; генерал Сахаров (Румынский фронт) — за; генерал Рузский (Северный фронт) — за; адмирал Непенин (командующий Балтийским флотом) — за; адмирал Колчак (командующий Черноморским флотом) - «принял безоговорочно». Сам Алексеев — тоже за.
Против Вас объединились все великие князья, генералитет, Дума и либеральная буржуазия. Песенка дома Романовых (я не имею в виду гимн из оперы Глинки) была спета!
А дальше возник первозданный хаос! Идя на отречение императора, патриотически настроенные генералы хотели получить крепкий тыл, который позволил бы им победоносно закончить войну. Временное же правительство, чтобы ослабить власть генералитета и «заплатить» толпам пьяной солдатни, фактически согласилось с приказом № 1 Петроградского Совета, который воякам столичного гарнизона давал иммунитет от отправки на фронт, устанавливал двоевластие и даже приоритет солдатских комитетов в армии перед воинскими начальниками и т.д. Сей документ положил начало развалу армии и страны!
Задам риторический вопрос: а как же народ, который в январе 1917 года пел: «Боже, царя храни», а в марте кричал: «Да здравствует Временное правительство!»? Уже 12 ноября 1917 года после захвата власти нами народ на выборах в Учредительное собрание отдал большевикам только четверть голосов, а подавляющее большинство получили «демократические» партии: эсеры, кадеты, народные социалисты и прочие. Через год, когда вместо ораторов взял слово «товарищ маузер», народ послал к едрени фене все «демократические» объединения и пошел частью к нам, а частью к Деникину и Колчаку...
Тут император прервал своего главного врага:
Последней каплей, переполнившей чашу, для меня стала депеша от командующего Кавказским фронтом Великого князя Николая Николаевича... Прочитав ее, я сказал:
«Я принял решение. Я отрекусь в пользу Алексея». А потом, после долгой паузы спросил своего врача — долго ли проживет сынишка? И когда тот ответил отрицательно, я передумал: передал права на трон брату Михаилу.
Вечером 2 марта в Псков приехали председатель Военно-промышленного комитета А.И. Гучков и член Временного комитета Государственной думы В.В. Шульгин, уполномоченные принять из моих рук документ об отречении от престола.