Эльдорадо. Золото и кокаин
Шрифт:
Только тут я обратил внимание на запах, исходивший от инквизитора. Правильнее было бы сказать — вонь, ибо, как и большинство его коллег по трибуналу, мой следователь вряд ли мылся чаще двух раз в год. Хорошо еще, что он сидел довольно далеко от меня.
Впрочем, в пору моей юности запах давно немытых тел буквально висел над всей Испанией. Я уже упоминал, что мавританские привычки ежедневного омовения постепенно входили в моду, но на их приверженцев посматривали весьма косо. Традиции наших героических предков, изгнанных некогда проклятыми маврами в горы и бесплодные пустоши и принужденных вести суровую и бедную жизнь
— Можно считать доказанным, — продолжал меж тем инквизитор, — что этого амулета не было в мавританской комнате до того, как туда вселился некий Диего Гарсия де Алькорон. А поскольку свидетели показывают, что упомянутый сеньор покидал гостиницу, будучи уже разноглазым, — он выделил это слово интонацией, — то следует признать, что Диего Гарсия де Алькорон получил больса де мандинга от кого-то в самой гостинице.
И тут инквизитор впервые позволил себе улыбнуться — одними краешками тонкогубого рта.
— Вероятно, от той самой особы, с которой ты провел ночь со среды на четверг.
В его голосе я явно расслышал лязг захлопнувшегося капкана.
— Ну так что же? — подбодрил меня следователь. — Ты вспомнил, с кем ты был в «Перце и соли» в ту ночь?
На мгновение я усомнился в том, что за всем этим заговором действительно стоят де ла Торре и судья Гусман. Потому что стоило мне сейчас назвать имя Лауры, и судья лишился бы своей любимой дочери, а граф — невесты. И тут же мне стало ясно, что именно на этом и был построен их дьявольский расчет! Ни при каких обстоятельствах я не решился бы подвергнуть опасности жизнь своей возлюбленной. И если этот амулет действительно мог заинтересовать Трибунал Священной Канцелярии, то я бы скорее умер, чем позволил инквизиторам связать его с моей драгоценной Лаурой.
— Чтобы слегка освежить твою память, — доброжелательно добавил инквизитор, — я скажу тебе, что Фелипе Португалец признался, что в ту ночь к тебе приходила некая сеньора... или сеньорита... закутанная в плащ из нежелания быть узнанной. Если ты сообщишь мне, кто это был, — а как видишь, никаких протоколов сейчас не ведется, ибо это не допрос, а дружеская беседа, — я обещаю выяснить, не может ли эта таинственная дама быть владелицей амулета. В этом случае обвинения в связи с дьяволом будут с тебя сняты...
— Увы, святой отец, — проговорил я, тщательно взвешивая каждое свое слово, — я не могу назвать вам ее имени, поскольку не припоминаю, чтобы в ту ночь меня кто-то навещал. Если Фелипе и видел кого-то, то, верно, перепутал.
— В таком случае, нам остается только признать, что этот дьявольский амулет принес тебе сам дьявол, которого ты вызывал, запершись в мавританской комнате. Место для этого, во всяком случае, ты выбрал подходящее.
Он вновь накинул капюшон и дважды хлопнул в ладоши. За моей спиной открылась дверь, и тюремщики рывком подняли меня на
— У тебя будет время подумать над моими словами, сын мой, — напутствовал меня инквизитор. — Ты будешь подвергнут допросу с пристрастием лишь завтра утром.
Я почувствовал, что в позвоночник мне впилась ледяная игла.
Допрос с пристрастием на языке служителей трибунала означал пытку. А пытка почти всегда означала признание.
Даже в том, чего человек не совершал.
Глава девятая. Ла Сиренита
Ла Сиренита
Леонид Иванович Дементьев, или, как звал его Петя, Кэп, оказался невысоким кряжистым мужчиной с густой шапкой седых волос и маленькими ярко-голубыми глазами, странно смотревшимися на его грубом обветренном лице.
Когда я вслед за Трофимовым вошел на нависавшую над лазурным морем террасу пятизвездочного отеля «Лагуна», Кэп сидел за накрытым белоснежной скатертью столом и расправлялся с огромным лобстером. Лобстер, размером с хорошую курицу, был залит каким-то остро пахнущим розоватым соусом. Гарниром к нему служили ломтики запеченного картофеля, антрацитово поблескивающие маслины и прозрачные дольки лимона. При первом же взгляде на этот праздник живота у меня потекли слюнки и я вспомнил, что последний раз ел еще в самолете над Атлантикой.
— Приятного аппетита, Леонид Иванович, — вежливо сказал Петя, подходя к столу. — Вот, привел нашего нового переводчика. Зовут его Денис.
Некоторое время Кэп сосредоточенно выковыривал кусок сочного белого мяса из развороченного розового панциря. Потом, не поднимая головы, буркнул:
— Садитесь.
Мы сели. Я заставил себя оторвать взгляд от тарелки и посмотрел на Кэпа. Его мощные челюсти равномерно двигались, пережевывая пищу.
— Денис, — сказал он, откладывая вилку. — Тебе уже объяснили, в чем заключаются твои обязанности.
Это прозвучало скорее утверждением, чем вопросом, но я на всякий случай кивнул.
— Объясняю, в чем проблема. Тут почти никто не говорит по-английски. Сплошной хабла испаньоль . У тебя с испанским как?
— Нормально, — сказал я. Что-то подсказывало мне, что этот человек лучше всего воспринимает краткие ответы.
— Леонид Иванович, — вмешался Петя, — он по-испански щебечет лучше, чем мы по-русски!
Кэп тяжело посмотрел на Трофимова.
— Ты, может, и щебечешь, а нормальные люди разговаривают. Когда понадобишься, я тебя спрошу.
Петя вздохнул и с видом примерного ученика сложил руки на коленях.
— Короче, Денис. Сегодня у тебя день отдыха. Завтра с утра приезжаешь на склад — Петр объяснит, где это. Будем загружать борт. Посмотришь, что как делается, в случае необходимости поможешь. Третьего января в восемь ноль-ноль у нас вылет.
— Куда? — неосторожно спросил я.
Кэп неодобрительно взглянул на меня своими маленькими голубыми глазками и снова взялся за лобстера.
— Тебе сообщат, — отрезал он, с хрустом оторвав клешню. Брызнул сок. Несколько капель попало на накрахмаленную салфетку, заправленную за воротник рубашки Кэпа. — И запомни. Лишних вопросов здесь задавать не принято. По прибытии на место от самолета не отходить, выполнять мои приказы. Как в армии. Ты хоть служил?