Электрический остров

Асанов Николай Александрович

Трудно сказать, помогло это решение или нет, но через несколько дней Орленов с удовольствием услы­шал, как главный врач заметил сестре:

— Обратите внимание на Орленова. У него своя психотерапия. То, что при других условиях и другом настроении могло бы привести человека к полной ин­валидности, у него снимается какими-то своими забо­тами. Так на фронте выздоравливали прежде всего те солдаты и офицеры, которые торопились догнать свою часть. Не мешайте ему работать. Книги давайте, бу­магу. И через несколько дней он встанет…

Однако прошла целая неделя, пока Орленов встал. Возможно, он пролежал бы и дольше, если бы не два посещения подряд, сыгравшие

роль «терапевтических» процедур.

Первым посетителем оказался Григорий Алексе­евич Марков. Нет, это был совсем другой человек, весь как на пружинах, взбудораженный, ловкий, быстрый. Он и виду не подал, что удивлен бедственным состоянием Орленова, не высказал ни слова сочувствия, он поздо­ровался и с места в карьер заявил:

— Везет вам, Андрей Игнатьевич, на союзников. Что ни человек — золото! Временами мне даже ка­жется, что честная мысль сама по себе привлекает людей! И, заметьте, люди придут честные! А уж если мысль темненькая, так и у колыбели ее одни черти соберутся. Вот как вокруг Улыбышева: Райчилин, Возницын, Орич…

— Кого же вы называете моими союзниками, Григорий Алексеевич? — спросил Орленов, с удоволь­ствием приглядываясь к тому новому, что он наблю­дал в Маркове.

— Марина Николаевна! А этот чудак Пустошка! А я! — ничуть не смущаясь, заявил Марков.

Орленов не удержал улыбки.

— А что вы думаете? — внезапно обиделся Мар­ков. — Разве легко было Пустошке, которого и на ис­пытания не пригласили, ежедневно бомбардировать рабочую комиссию запросами? Председатель-то ко­миссии был Райчилин! Он после каждого запроса тре­бовал, чтобы директор завода уволил вопрошателя! А Марине Николаевне, думаете, легко было, когда вы оказались в нетях, думать не только за вас — ну, не буду, не буду! — зачастил он, взглянув на гневное лицо Орленова, — а и о ваших бумагах беспокоиться! Этот ваш вопросник она чуть не каждому члену ко­миссии предъявила. Да и мне было не легко! — вдруг признался он. — Шурочка требует, чтобы я возвра­щался, Улыбышев приказывает возвращаться, Подшивалов настаивает, чтобы возвращался, а мне уда­лось включиться в бригаду испытателей. Поверите ли, чуть ли не самолично сеть портил по ночам, чтобы днем побыть возле тракторов. Вот это вам! Можете хоть ругать, хоть бить, но лучше оформить не мог и подписей под актами не собрал. Попробовал было, так меня чуть под трактор не затолкали!

Он засмеялся и выложил прямо на кровать свои записи. Орленов с удовольствием рассматривал их. Тут были ответы на все его вопросы, которые он когда-то собирался поставить перед Улыбышевым: ма­невренность машины, скорость, поворот, количество потребляемой энергии, простои… Теперь он, даже не видев испытаний, знал о них, несомненно, больше, чем те, кто подписывал акты Улыбышева. Конечно, строго говоря, привезенные Марковым бумаги нельзя было назвать документами, но они давали аргумента­цию для того, чтобы добиться проверки данных, по­лученных во время испытаний.

— Как вы успели? — только и спросил он.

— Где — невидимкой, где под псевдонимом,— засмеялся Марков. — Напрасно наш общий шеф ду­мал, что там все готовы были к славословию. Вот эти вычисления скорости сделал Горностаев.

Орленов вспомнил, как что-то новое появилось в голосе секретаря партбюро, когда он говорил о ди­ректоре, и усмехнулся.

— А как улыбышевские акты? Подписал их Гор­ностаев?

— Кое-какие подписал. Но еще до того, как я ему ваш вопросник подсунул. А потом заупрямился. Впро­чем, желающих подписать там было и без него до­статочно. А вот эти две бумажки я сам оформил! —

с гордостью показал Марков на сведения о про­стоях. — Имейте в виду, все простои Борис Михайло­вич отнес в графу: отсутствие энергии. А вот кое-что сами трактористы написали.

Орленов перебирал бумаги с чувством гордости и облегчения. Нет, не много выиграл Улыбышев даже и в то время, когда Орленов лежал между жизнью и смертью. Все мошенники делают одну и ту же ошибку: они думают, что за ними погонится только обманутый, а на самом деле у нас их ловит весь на­род. Не любят воров у нас, что бы они ни крали: славу ли, деньги ли или не принадлежащие им почести.

Марков, успокоившись, тихо сидел на стуле. Он, казалось, отдыхал после своего своеобразного до­клада. А тот, к кому он приехал, видел, как он изме­нился! И, конечно, он думает о том, как жить дальше, и ни Улыбышеву, ни Подшивалову уже не вернуть его к былому смирению. И это тоже выигрыш Орленова и поражение Улыбышева. Человек, начавший борьбу против подлости, становился смелее, чище. Тут Мар­ков прав.

Меж тем Марков выпрямился на стуле.

— Пойти, что ли, дать еще бой моему старику? — сказал он, усмехаясь. — Чтобы заряд не пропал? А? Как вы думаете?

— Дайте, дайте! — засмеялся Орленов.

— Вот и я думаю. Если уж мы начали дело, не останавливаться же на полпути? Понимаете, чую в себе какие-то силы молодецкие! Даже моя старая кормушка: чинить, паять, кастрюли заливать — не страшна. Отчего бы это? Впрочем, если Подшивалов и выгонит меня, я буду надеяться на вас. Верно?

— Не выгонит! — убежденно сказал Орленов.

— А ведь я тоже так думаю, — удивился Мар­ков.— И не знаю — почему? Кажется, мог бы заболеть неверием во всех людей, а меж тем, наоборот, стал в них больше верить. Ну, пойду к старику!

Он поднялся, еще раз склонился над Орленовым, потрепал по одеялу в том месте, где выдавалось плечо, и вышел — прямой, независимый, быстрый.

И Орленов еще долго переживал открытие нового человека, понимая, что никогда уже не увидит преж­него Маркова, который так не понравился ему когда-то. И радовался новому другу, которого нашел.

А в воскресенье утром зашла та молодая сестра, которая любила изображать из себя всеобщего ан­гела-целителя. С порога она воскликнула:

— Орленов, к вам гости! — и, уходя в другую па­лату, где должна была утешить еще одного стра­дальца, добавила с явно выраженной завистью в голосе: — Ужас до чего хорошенькая!..

Орленов вздрогнул. Он ждал сегодня Марину, но Марина не производила особого впечатления на се­стру. Кто же пришел? Глаза у него расширились и заблестели. Это могла быть только Нина.

Солнечный свет падал из окна на дверь плотной, как бы ощутимой, желтой пеленой. Нина вдруг возникла из этого света, словно материализовалась из него. Вначале Орленову показалось, что солнечные лучи — они ведь имеют давление — уничтожат, рас­сеют это видение, но она все приближалась, дробно стучали каблучки, и он закрыл глаза, не в силах вновь смотреть на то, что безвозвратно утратил. Шаги ее остановились у постели, затем раздался тре­вожный голос:

— Тебе плохо, Андрей?

Он с усилием открыл глаза. Но за это мгновение ощущение слабости исчезло, теперь его глаза смот­рели — он это знал — зорко и холодно. Только так и можно было смотреть на видение, чтобы оно не смущало. Это было правильно. Смутилась она. Про­явление слабости, подмеченное ею, — женщины так умеют подмечать и использовать наши слабости! — прошло, и она не знала, как быть. Она спросила с принужденной улыбкой: