Елена Троянская
Шрифт:
Обычно дочь видела меня в повседневной одежде — когда мы с ней играли или гуляли.
— Она и есть царица, — сказала матушка с гордостью.
— Ты тоже, — напомнила я дочери.
Я наклонилась к ней и улыбнулась.
— Ты тоже станешь царицей. Быть царицей не так уж трудно. Просто в торжественных случаях нужно надевать особую одежду. Все остальное время жизнь царицы не отличается от жизни других людей, следует лишь привыкнуть к тому, что на тебя постоянно смотрят.
—
Гермиона нахмурила бровки.
— Потому что люди, как это ни грустно, хотят найти в царице недостатки.
— У тебя нет ни одного! — уверенно заявила Гермиона.
Ее чистосердечная преданность заставила меня улыбнуться. О, если б мы, родители, всегда были достойны детской веры в нас!
— Когда вырастешь, найдешь во мне множество недостатков.
— Эти люди, — заговорила матушка, — они мне не нравятся.
Она кивнула в сторону очага, где горели кедровые и сандаловые поленья, потрескивая и наполняя комнату ароматом.
— Мне кажется, они шпионы. Приам прислал их, чтобы выведать наши слабые места. Я думаю, он собирается напасть на нас.
— Из-за своей старшей сестры?
Меня удивила подозрительность матери.
— Все понимают, что сестра — всего лишь предлог.
С этими словами мать приблизилась вплотную, и я почувствовала слабый запах лилий, столь любимый ею.
— Приам считает, что мы готовимся к войне, и Агамемнон действительно этот вопрос для себя уже решил. Чует мое сердце, войны не миновать.
Я вспомнила, как Агамемнон не так давно в Микенах демонстрировал оружие и доспехи.
— Надеюсь, ты ошибаешься, — только и сказала я, но сердце сжалось от предчувствия.
— Пойдем, я хочу на них посмотреть! — Гермиона потянула меня за руку.
Менелай шагнул к нам, его лицо озарилось радостью. Он раскинул руки нам навстречу. Оказавшись в его объятиях, я увидела Париса, который неподвижно стоял вполоборота. Одного взгляда на его профиль хватило, чтобы кровь в моих жилах сразу и вспыхнула, и похолодела. Парис еще здесь. Он не растаял с наступлением утра. Это не сон.
— Познакомься, это наши почтенные гости, — сказал Менелай, чуть отступив назад, чтобы я оказалась впереди. — Парис, сын царя Приама, и Эней, царевич Дардании и сын…
— Прошу вас, не надо, — перебил Эней.
Он покраснел.
— Анхиса, — договорил Менелай и повернулся ко мне: — Елена, я рассказал гостям о своем путешествии в Трою, которое совершил в молодости. Скажите, крепость и храм Афины на вершине — они все такие же?
О, как он старался быть любезным и приветливым! Ответил Эней, не Парис:
— Да, такие же. Храм со статуей Афины — мы называем
— А на горе все так же дует ветер? — Менелай рассмеялся. — Хотя куда ж он денется! Ветер не подвержен разрушению. Однажды, чтоб отдохнуть, я положил на землю тяжелый мешок. Это было на северо-восточном склоне горы. И что вы думаете — не успел я оглянуться, как ветер подхватил его, перевернул в воздухе и бросил на землю!
Парис рассмеялся.
— Да, этот ветер я помню, сколько живу в Трое!
Этот голос. Неповторимый голос. Я снова его услышала, и мое сердце возликовало!
— Ты живешь в Трое не так долго, чтобы тебе успел надоесть тамошний ветер! — раздался грубый голос: в разговор вмешался Агамемнон. — Я прав?
Если он рассчитывал смутить Париса своим выпадом, то просчитался. Легкая, как бабочка, улыбка скользнула по губам Париса, и он со смехом ответил:
— Да, ты прав.
И, повернувшись к нам, признался:
— Я родился царевичем, но узнал об этом совсем недавно.
— Как это случилось? — не унимался Агамемнон.
— В моей судьбе происходили внезапные перемены. Но давайте подождем, пока все соберутся. Эта история потеряет увлекательность от повторения.
Агамемнон что-то проворчал в ответ, затем наполнил вином золотой кубок.
— Надеюсь, чаши у всех полны? — многозначительно произнес он.
Гости стояли с пустыми руками. Менелай рассыпался в извинениях. Мне было невыносимо видеть его таким.
— Вина у нас предостаточно, и, если гости пожелают, они нальют себе, — сказала я, глядя на Агамемнона.
— Полагаю, пора вручить подарки, которые мы привезли, — проговорил Парис.
С этими словами он подал знак одному из своих слуг-троянцев.
— Я не смею принять более ни одного знака внимания со стороны великого царя Спарты и ее царицы, пока не засвидетельствую своего глубокого почтения к ним.
Два человека с трудом внесли в зал большой бронзовый треножник удивительной формы. Ножки имели вид орлиных лап, сжимающих земную сферу, а на узорной металлической подставке покоилось широкое блюдо для жертвоприношений.
— Под этим треножником ни разу не разводили огонь, — сказал Парис. — Он предназначен для вас.
Менелай сделал шаг вперед и погладил одну из орлиных лап. Я любовалась изящным изгибом блюда. Это было подлинное произведение искусства.
— Великолепно! — воскликнул Менелай.