Елена Троянская
Шрифт:
— Нет, Елена, нет… — почти беззвучно выдохнула она.
Скажи, а ты хотела бы, чтобы в твоей жизни этого не было? Это главный вопрос.
Да, Елена, хотела бы! Это сломало всю мою жизнь!
— Но тогда и меня не было бы.
Меня поразила эта мысль. Будь на то воля матери, меня выбросили бы из жизни — по сути, как Париса.
Так Парис стал причиной того, что тесные узы, связывавшие меня с семьей, порвались — сначала только в душе. Пока только внутренне я простилась с матерью. Внешне все было по-прежнему гладко, словно фиги катались в меду. Но в душе все
Я стояла в тени колоннады, окружавшей передний дворик. Колонны отбрасывали короткие полуденные тени. Я теребила браслеты, расстроенная словами матери.
Гермиона подошла в сопровождении своей любимой служанки, Низы. Как всегда, при виде дочери я повеселела. Ее длинные кудри, выбившиеся из-под ленточки, ее всегда готовые к улыбке губы — все это наполняло меня радостью. Дитя моего сердца. Может ли дочь понять, что она значит для матери? Может, я несправедлива к своей матери. Может, она и не согласилась бы вычеркнуть из своей жизни встречу с Зевсом, а вместе с тем и меня. Но зачем она так сказала? Чтобы задушить мое чувство к Парису?..
— Парис! — закричала Гермиона, обрадованная встречей с ним гораздо больше, чем со мной.
Он ведь немногим старше ее. Мальчик! Мать называла его мальчиком.
— Здравствуй, моя маленькая подруга! — Здороваясь, Парис опустился на колени перед Гермионой, склонил золотоволосую голову. — Мне не терпится увидеть этих черепах, которых ты так любишь.
— Здравствуй, Парис! — сказала я.
Не вставая с колен, он поднял голову. Наши глаза встретились. Его были янтарного цвета, цвета темного меда, пронизанного солнцем.
— Мы вместе отправляемся в экспедицию, — сказал Парис и встал с колен.
— Да, Гермиона поведет нас.
Я перевела дыхание. Гермиона должна быть с нами. Если нам придется бежать — Гермиона должна быть с нами. Не знаю, почему мне пришла в голову мысль о бегстве.
Бежать из Спарты? Но я царица. Царицы не пускаются в бега. Почему мне пришла в голову эта мысль? Парис ведь не предлагал мне бежать.
Но что еще остается? Он не может на правах гостя жить здесь вечно.
Нет-нет, это невозможно! Я даже затрясла головой, в ужасе от собственных мыслей.
— Мама, ты совсем как одержимая! — засмеялась Гермиона. — Без всякой причины подпрыгиваешь, трясешь головой!
«Одержимая». Да, я одержимая.
Парис рассмеялся звонко.
— Веди нас, мне хочется поскорее увидеть твоих питомцев.
Парис занял место за спиной у Гермионы и оглянулся на меня.
Дорога через царский лес была такой же таинственной, как и сам черепаший питомник. Вершины высоких деревьев смыкались и перешептывались над головой. Первые весенние цветы пробивались сквозь землю, светлея в укромных уголках, где им предстояло раскрыться и отцвести вдали от чьих-либо глаз. Я отпустила Париса с Гермионой вперед, мне хотелось, чтобы они подружились. Я мечтала, чтобы Парис понравился дочери.
Но для чего? Елена, для чего? Какой в этом смысл? Однако грозный зов Афродиты звучал все громче в моей
Я замедлила шаг и огляделась в поисках источника этого шума. Звук падающей воды всегда зачаровывал меня. Впереди в лесном полумраке виднелся грот. Странно, что никогда раньше я не замечала его во время лесных прогулок.
Повеяло прохладой. Водный поток мощной струей бился среди камней, образуя овальный водоем, по поверхности которого расходилась рябь. Все вокруг было зеленым, черным и белым: зеленая листва, черная вода, белые брызги пены. Вдруг раздался тот особый плеск, который издают человеческие тела, погружаясь в воду.
Так это приют двух любовников! Я смутилась и тут же посмеялась над собой. Неужели я до сих пор так невинна и наивна? Если шевельнусь, то вспугну их. Исполненная великодушия, я не хотела мешать. Я решила дождаться удобного момента и тихо уйти. Присев за кустарником, я затаила дыхание. Меня только беспокоило, что тропинка, по которой ушли Гермиона с Парисом, дальше разветвляется, и я не буду знать, куда они свернули. Скорее бы уж эти любовники заканчивали свои дела. Я ругала себя за то, что отстала от Гермионы и Париса. Голоса приблизились ко мне, усиленные эхом над водой.
— А я боялась, что ты рассердишься! — говорила женщина.
После некоторого молчания мужской голос ответил:
— Я счастлив! Так счастлив, что не нахожу слов. Наконец-то боги улыбнулись мне. Надеюсь, они пошлют мне сына.
Чей это голос? Неужели Менелая?
— А может, даже двух сыновей! В моем животе без труда уместится двойня.
Женский голос, пожалуй, мне незнаком. Или я его где-то слышала?
— Ну, это слишком большое счастье! Я буду рад и одному!
Да, это Менелай. Ошибка исключена.
Вода в пруду заволновалась, кусты раздвинулись, мелькнули рука, спина. Ничего не соображая, я отпрянула в надежде, что меня не заметят. К счастью, кусты снова сомкнулись, спрятав любовников.
Я вернулась на тропу и побежала, чтобы догнать Гермиону с Парисом. Менелай. Менелай с какой-то женщиной. С какой? Должно быть, она из дворца. Служанка. Девушка, которая прислуживала на пиру, которая подарила Менелаю в плавание шкатулку с замком.
Вместо негодования оттого, что меня предали, вместо ужаса или боли: «Как он смел! За что?» — я почувствовала облегчение, будто камень свалился с плеч. Теперь я свободна. Менелай со своей рабыней освободил меня. Неужели это тоже подстроила Афродита? Как хорошо боги читают в наших душах!
Я бежала без остановки, пока наконец не догнала Париса и Гермиону. Тогда только я остановилась и перевела дыхание.
— Как быстро ты бегаешь! — сказал Парис, глядя на меня. — Туника развевается за тобой, такая белая на фоне темных деревьев. Ты похожа на лесную нимфу.
— Мама бегала быстрее всех, — похвасталась Гермиона и уточнила: — Давно, в молодости.
— И как давно это было? — подмигнул мне Парис. — Много лет назад?
— Перед свадьбой, в пятнадцать лет, я участвовала в соревнованиях и победила. Но после свадьбы мне уже не приходилось…