Еленевский Мытари и фарисеи

Неизвестно

— Начнем с того, что нам необходим вкладыш на узбекском языке, — убеж­дал он, — чем раньше, тем лучше! Иначе, если там замыслят свою газету, нам труба, полная труба!

Офицеры недовольно зудели по поводу тишуковских замыслов, зная, чем это пахнет для каждого из них. Редактор понимающе качал головой, соглашался с Тишуком, а тот доказывал:

— Будет вкладыш, сохраним газету, сохраним коллектив. Пояснять не буду.

Тишук уже просчитал свои действия на несколько ходов вперед, зная, что

место редактора, о котором он никогда и не

помышлял, теперь само плыло в руки.

— А там — куда кривая выведет, — говорил он жене, — гражданских ведь надо обучать нашему ремеслу, военного журналиста растить надо. В этом узбеки «ни бельмеса, ни гугу». Столько гражданских газет объездил, и, представь себе, ни одного желающего. Понятно, наше ремесло непростое. Здесь мне и карты в руки. Буду искать среди военных, кто мало-мальски может грамотно писать по- узбекски. На первых порах обзаведемся переводчиками.

Жена доставала из холодильника и с радостной улыбкой наливала ему в кро­хотную рюмочку коньяк:

— Получишь полковника, и мы отсюда. — она мечтательно закатывала глаза. — Полковники, они в любой армии полковники. Да и пенсия. Наш- то, — она имела в виду редактора, — уже московские сны видит. Смотришь, и нам чего-нибудь да перепадет? Он с тобой как?

— Я для него главная рабсила. Сны? Сны пускай видит. — Тишук отдавал пустую рюмку, сыпал в рот щепотку изюма, медленно прожевывал. — Сейчас полковника получить — раз плюнуть. Вот закиснет кое-кто!

Под этим «кое-кто» он подразумевал тех, с кем когда-то вместе выходил на журналистскую дорогу. Многие из них, куда талантливее, так и остались сидеть редакторами дивизионных газет. В лучшем случае прорвались в армей­ские, а редактором-полковником он из своего выпуска будет первым. Будет! Не Попов, который еще в курсантские годы смеялся над его заметками, а он, Тишук. Кто такой Попов, бегает, заискивает. Понимает, что ему ничего не све­тит. Говорил же, сделай к сборнику предисловие от полковника Иваненко — не сделал. Иваненко? Иваненко уже генерал. Хорошо, что не уговорил, самому теперь хуже было бы.

— Попов нам дорогу не перебежит? — словно читала его мысли жена.

— Кто, писатель? Вот пусть и «писяет». Приезжают дружки, попьют с ним водочки — и обратно, писюки несчастные, тьфу! — Тишук самодовольно рас­прямлял плечи, словно на них уже лежали долгожданные полковничьи пого­ны. — Нинуль, капни еще малость. — И держал наготове щепотку изюма.

На рынке, разливая кумыс, продавец деловито поправлял съезжавшую на тугой затылок тюбетейку и улыбался:

— Вот теперь у нас своя армия. Когда есть своя армия, мой сын будет в ней служить и станет большим начальником. Русские нам теперь не нужны!

Его крепкие руки привычно гоняли по доскам бурдюк и все так же ловко раз­ливали в пиалушки хмельной напиток.

***

Бывшие советские генералы один за другим отбывали в Москву, где Мини­стерство Вооруженных Сил СССР уже понизило себя в должности до уровня рядового министерства Российской Федерации и превратилось в рассылочно­пересылочную

базу для хлынувших в Россию генералов и офицеров. Воинские части, расположенные на территории Узбекистана, начали переходить под новые знамена.

На утреннем построении Гаврилов зачитал приказ о том, что их отдельный гвардейский вертолетный полк включен в состав военно-воздушных сил другого государства.

— Всем офицерам написать рапорта о своем желании продолжать службу в Узбекистане, это для переоформления личных дел. Если кто-то не желает, опреде­ляйтесь самостоятельно, но учтите, полк переходит на новое финансирование, кто замешкается с рапортом, может оказаться без денег.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — и офицеры судачили, чертыхались, собираясь в курилке, главном информационном центре, как ее окрестил Парамыгин, деловито наполняли окурками зеленую урну, стараясь побольше узнать, о том, есть ли возможность перебраться на родину, а если таковой нет, то хотя бы поближе к родным местам. Капитан Лобановский ехидничал:

— Господа офицеры, будут сборы недолги на Кубань да за Волгу?!

Без умолку трещали телефоны, куда-то отбивались телеграммы, писались письма к тем, кто имел хоть какой-то вес там, наверху, может, он протиснет в пото­ке просьб словечко за геройского майора или подполковника. Украинцы постоян­но кучковались около командира второй эскадрильи подполковника Непийводы. Он уже несколько раз слетал в Киев и каждый раз возвращался с ворохом самых неожиданных новостей, но вполне обнадеживающих: «Хлопцы, ненько-Украина за нас, она никому пропасты не даст. А цэ, хто тут шось дюдюкае, господа пасын­ки и тильки всего». И каждый раз все больше и больше разговаривал на укра­инском языке, чем немало удивлял Гаврилова, который после такого разговора с Непийводою тыкал пальцем в Громова:

— Скажи, а ты можешь вот так, как Непийвода, или просто распинаешься, что белорус! Ну-ка, дай нам что-нибудь эдакое «здоровэньки булы», покажи летный класс!

Громов отмахивался, но Гаврилов не отставал:

— Ну, скомандуй: «Равняйсь, смирно!», или, скажем: «Стройся!» Не знаешь? Значит, тебе верная дорога в запас. Будешь минские улицы подметать, не ухмы­ляйся, брат, будешь, да еще как! Когда-то хрущевское сокращение заставило моего отца работу искать. И что, начал дворником, а затем вырос до начальника ЖЭСа. Кстати, тоже начальником штаба полка был, вот-вот! А Непийвода хоть завтра готов крикнуть: «Струнко!»

— Лучше минские, чем чирчикские, — огрызался Громов.

Забежавший ко мне в штаб эскадрильи Парамыгин хохотал:

— Слышал, Г аврилов тренирует Громова перед отправкой на родину. Что ж, тогда и метлу ему в руки! Меня больше волнует, куда настоящая гвардия нацели­лась? Не секретишь планы?

— Гвардия еще не определилась.

— И чего так?

— Да так, Минск молчит, Москва не чешется.

— Тогда сам кричи и чешись, а то правда, как Непийвода сказал, будешь ходить в вечных пасынках.