Еленевский Мытари и фарисеи
Шрифт:
И началось! Границы.
Пограничные посты.
Таможенные досмотры.
Народу стало не до юмора. Ездивший за дешевыми китайскими спортивными костюмами в приграничном кишлаке, где базарная торговля разрасталась до невероятных размеров, Пухляк с обидою рассказывал, как перед мостом, — а граница как раз проходила по реке, — узбекские таможенники и пограничники облазили его машину всю снизу доверху. «Ты русский, у тебя деньги есть, будешь обратно ехать, уплатишь пошлину». — «Какую пошлину?» Смеются: «Какую назначим».
— И что?
— Уплатил, а куда денешься. Их там целая куча, и все рты раскрывают.
— Так уж и машину?
Пухляк обиделся:
— Очень даже запросто. Съезди, проверь.
Проверять никому не хотелось.
— Думаю, нас скоро попросят отсюда, — говорил я жене. Она с испугом и недоумением вопрошала:
— Как попросят? А кто же их защитит?
— Национальная гвардия.
— О, да! Национальная гвардия будет плов с утра до ночи варить.
***
Штаб Среднеазиатского военного округа как-то быстро стал Министерством обороны Узбекистана со своим министром, замами и всем тем, что необходимо для такой категории руководства. Вчерашние майоры, подполковники, имевшие узбекскую родословную, в спешном порядке возводились в полковники, генералы. И без того строгая пропускная система в штаб взвилась в своем усердии до непостижимых высот секретности, как будто узбекской армии предстояло решать задачи мирового значения. Сейчас и немедленно!
Издававшаяся на русском языке военная газета заскулила, заплясала, не зная, к какому берегу плыть. Офицеры с самого утра собирались в угловом кабинете подполковника Попова, спорили до хрипоты, как надо выживать в такой ситуации, поближе к обеду кабинет запирался изнутри на ключ, на столе появлялась пара бутылок водки, к ним нечто вроде закуски, из той, что не доели вчера. Попов протирал исписанными исчерканными листами неудавшейся статьи стаканы, сам же и разливал водку:
— Я звонил вертолетчикам, Лунянину, спрашивал, много ли русских остается.
— И что? — уже протягивая руку к стакану, вопрошал майор Кожухов, которого больше интересовало то, чем они занимались сейчас, а не то, что предвиделось, пусть и в недалекой, но перспективе.
— Многие.
Попов когда-то написал о Лунянине большой очерк. Познакомились они в Кандагаре, куда Попов через знакомого офицера в штабе округа сделал себе командировку. «Когда-нибудь мне это зачтется, — говорил он, — такая отметка в личном деле факт значимый». Не прогадал. Начальник политотдела вертолетного полка подполковник Дубяйко, узнав о планах журналиста по написанию книги, сказал, что лучшей кандидатуры, чем Лунянин, ему не найти.
— Вы понимаете, политический отдел таких офицеров держит под особым вниманием, они — наша гордость, — Дубяйко сделал многозначительную, так любимую им паузу. — Думаю, вы понимаете, о ком речь. Это молодой, талантливый и весьма перспективный офицер.
По распоряжению командира полка Лунянин усадил Попова в вертолет и сделал пару кругов над аэродромом, при этом на дальнем приводе лихо сымитировал атаку в пике, от чего Попова стошнило, и комок в горле долго не мог рассосаться даже тогда, когда газетчик уже стоял на земле. «Ну, ты, старичок, и летаешь!» — выдохнул он свое восхищение Лунянину. И впоследствии этот полет расписал как вылет на уничтожение душманской засады. Расписал в самых ярких тонах и красках, подчеркивая, что именно за такие
Политуправление признало Попова лучшим журналистом года, вручило диплом и премию. О чем жалел Попов, так о том, что премия не имела лауреатского знака, он был бы на груди очень кстати среди юбилейных медалей.
Сборник стоял в кабинете Попова на книжной полке особняком, на видном месте. Для журналистов рангом пониже, особенно из «дивизионок», книга доставалась со словами: «Вот, старичок, моя очередная работа. Но это промежуточный этап, в принципе, материала уже на целую книгу», — и при этом довольно улыбался.
Услышав от Попова очередную новость, Кожухов, один из первых кандидатов на сокращение, обрадовался:
— Ну вот, я же говорил, что без русского языка армия никуда. На «культур- мультур» далеко не уедешь. Значит, не пропадем!
Он вкусно, неспешно выпил теплую водку и долго держал у носа кусочек лепешки, раздумывая, у кого бы из сидевших рядом одолжить денег. Посматривал на Попова, Черкашина, Безъюрова, прикидывал, оценивал. «Попову и Черкашину уже задолжал порядочную сумму, а вот к Безъюрову можно подкатиться». Деньги нужны были позарез. Вчера опять оставил в игральном автомате все, что утаил от жены, вечно шарившей по карманам. В последнее время не везло. Почти полмесяца — и проигрыш за проигрышем. Ведь вначале, как только открыли игральный зал, установили там привезенные из Гонконга игральные автоматы разных мастей и разного калибра, все складывалось благополучно. Он даже разработал свою систему, которую считал беспроигрышной. Теперь система давала сбои.
— Безъюров, как у тебя насчет капитала?
Попов с Черкашиным понимающе переглянулись.
— Если по Марксу, здесь полный кругляк, если по гонорару, так, мелочишка осталась. Ты, никак, хочешь еще сбегать?
— Нет, у меня дело житейское, к тебе потом зайду, расскажу все по порядку и буду очень благодарен, если выручишь.
Раздобревший после выпитой водки Безъюров, всегда хранивший заначку в кабинете в толстом темно-синем томике «Капитала», махнул рукой:
— Заходи, как же без выручки, нынче я тебе, завтра ты мне.
Попов хохотнул:
— Завтра может и не быть, это уж точно по Марксу. — Он взглянул на часы. — Допиваем и брысь, у меня в номер материал, а я все кисну на первом абзаце.
Редактор на подобные застолья смотрел сквозь пальцы, мало веря в то, что какие-то предложения братьев по перу будут дельными и заслужат внимания. С месяц назад он забронировал себе место в одном из центральных военных журналов и жил предстоящим отъездом в Москву. Его заместитель, плешивый подполковник Тишук каждый день спешил в военное министерство в центре Ташкента, чтобы пропитаться атмосферой новых веяний, шнырял по редакциям узбекских газет, подыскивая там журналистов для газеты «иной формации», как он все чаще выражался на редакционных летучках.