Эльф из Преисподней. Том 2

Lt Colonel

Когда-то дом смотрелся эффектно.

Те годы безвозвратно прошли.

По крайней мере, они оставили после себя беседку, что высилась в глубине сада, и стальной пруд, отражавший стальные небеса.

В глубине усадьбы послышались шаги: щелчок каблука по паркетному полу, клацанье трости, неуверенный шелест, с которым подтаскивали ногу.

Зазвенела связка ключей, клацнул замок, и на пороге показался, подслеповато щурясь, дряхлый старичок. Рука с ключом подрагивала, вторая вцепилась в навершие простой трости.

Старик

прокашлялся, вытянул тонкую шею, изучая меня. Заметил заострённые уши и оторопело заморгал. Нащупал карман потрёпанного пиджака, сунул туда связку, оправил белый жилет.

— С визитом?.. Но госпожа занята… Просила никого.

— Я её давний знакомый. Против меня она не будет возражать.

На лицо старичка наползло виноватое выражение человека, который не расслышал, что ему говорят, но переспрашивать боится или считает бестактным.

— Как вас представить? — пробормотал он, укутанный растерянностью. У него стреляла нога, болело в пояснице и странно клокотало в лёгких — пожалуй, впервые на Земле я оказался так близко к человеку, который отчётливо готовился к смерти от старости.

Старик был жалок, и в приступе милосердия я едва не избавил его от мучений. Всё же взял себя в руки и сказал:

— Я сам себя представлю.

Уверенно оттёр его в сторону и направился к источнику музыки. Сзади вновь заиграл, безнадёжно отставая, тоскливый ритм: щёлк, клац, шурх.

— Постойте!..

В усадьбе царило едва ухоженное запустение. Главный коридор если и убирался, то спустя рукава, а побочные комнаты практически все пустовали — явный признак того, что имущество распродано. И лишь зал, в котором я обнаружил Анну, выбивался из затхлого уныния, свойственного умирающим родам.

Наверное, в давние времена это было место для концертов. Сейчас от былого величия осталось лишь возвышение, на котором стояло ухоженное фортепиано. За комнатой тоже следили: ни пыли на занавесках, ни грязи на картинных рамах. Сквозь вымытые окна в зал проникал сумеречный ливневый свет.

Анна ван Ранеховен играла, и из-под её пальцев выходила задумчивая, меланхоличная мелодия, которая прерывалась паузами — и следующими за ними острыми, пронзительными нотами.

Я не испытывал особого пристрастия к музыке. Фортепиано же были сравнительно недавним изобретением на Мундосе. Во всяком случае, я застал их появление при прошлом посещении, но обстоятельства не позволили познакомиться с ними поближе.

Так что я понятия не имел, какое звучание считалось нормой, а какое — гениальным исполнением. Тем не менее игра Анны показалась мне достаточно искусной, чтобы не прерывать её.

Ван Ранеховен заметила наше появление: в паре аккордов прозвучали высокие обвинительные нотки. Но девушка не прервалась, пока не закончила.

Я захлопал, и моя похвала гулко разлетелась по залу.

— Фирс, я же предупреждала, чтобы ты никого не впускал!

Бедный

лакей так спешил, что едва не врезался в чемодан, парящий за моей спиной.

— Не послушал меня господин… Отпихнул да ворвался, а как такого догнать?..

Анна окинула Фирса взглядом, и негодование в нём сменилось жалостью.

— Ты прав. Иди завари чаю.

Пока старик, бормоча под нос невразумительные оправдания, покидал зал, мы с Анной молчали. На девушке было безыскусное платье — не то, что на пляже, но похожее. Единственным украшением по-прежнему служила рубиновая сова, яркой красной каплей выделяясь в тусклой комнате.

Когда мы остались одни, она заговорила:

— Разве я тебя приглашала? Ужасно нетактично приходить в гости без приглашения.

— Меня привели дела. Видишь ли, тот самый Гаэмельс, которого ты записала в моё начальство, попросил меня выкупить имение — и усадьбу, и вишнёвый сад. Этим он не ограничился и передал, чтобы ты приняла его покровительство. Или же, если тебе покажется удобнее, моё. Якобы род ван Ранеховен в таком упадке, что за ним нужен глаз да глаз — может разбиться в любой момент.

— Об одном жалею, — вздохнула Анна, — что отпустила Фирса. Надо было приказать ему спустить тебя с лестницы.

— Учту на будущее, что стоит остерегаться этого боевого старика. Но разве я заявил, что намерен держаться сценария Гаэмельса?

— А разве нет? Вы, эльфы, удивительно едины, когда дело касается выскочек, желающих встать с вами наравне. Уж не думаешь ли ты, что никто из моей семьи не смог связать сотни лет неудач с вмешательством в наши дела? Когда прямое, когда косвенное — но всегда направленное на то, чтобы потопить нас, завладеть всем, что нам принадлежит.

Анна коснулась совы, на мгновение заигравшей отблесками.

— Ты, может, и не знаешь, хотя я сильно в этом сомневаюсь, но принять покровительство для прайма невозможно. Он стоит на общественной вершине, и над ним не может быть ни покровителя, ни господина. Гаэмельс слабо завуалировал требование стать его сектом, отдать титул и земли — в обмен на что? На деньги? На безопасность?

Она вздёрнула подбородок, шагнула ко мне, побуждая отступить. Даже вытянула руку, будто намеревалась пихнуть.

— Меня ничуть не заботят планы Гаэмельса, — беззаботно отозвался я, оставшись на месте.

Ладонь Анны коснулась моей груди, толкнула её.

— Тогда зачем ты здесь?

— Прежде всего — выразить восхищение игрой.

— Соната № 5 до минор, adagio molto. Из сочинений Людвига. Он бы гордился, что удостоился похвалы от эльфа, если бы она была искренней. Но, подозреваю, эта лесть — разменная фишка в переговорах, которые ты хочешь навязать.

Я мотнул головой.

— Никаких переговоров. Я слишком ценю своё время, чтобы возиться с ними.

Чемодан подлетел ко мне, опустился на пол и раскрылся.