Эльф из Преисподней. Том 3
Шрифт:
Понятие направления в этом месте теряло значительную долю смысла. Все чувства эльфийского тела будто с ума посходили. В один миг им казалось, что я твёрдо стою на ногах, а в следующий — что я барахтаюсь вниз головой в какой-то дряни, липкой, затягивающей, врывающейся в лёгкие, чтобы разодрать их. Издалека этот дом казался материальным, твёрдым и однозначным. Оказавшись в нём, я осознал, что это лишь иллюзия, едва натянутый полог над бездной, дырой в реальности.
Доселе я полагал, что ни один разумный не осмелится поселиться там, где его бытие и посмертие отданы на волю случая. Даже боги
Но, по видимости, Картограф мог дать фору в безрассудстве любому.
Мои спутники окаменели. Их накрыло ужасом столь мощным, что они были не в силах двинуть и мускулом. Со всем моим многотысячелетним опытом я едва удерживался на плаву, отчётливо ощущая бездонную пропасть под подошвами ботинок. Её жадное нетерпение нарастало.
— Нам нужен маршрут, — сказал я и удивился тому, как нормально звучит голос там, где исчезло само понятие нормальности, — Отсюда и до Земли. Наиболее оптимальный путь через измерения. Я слышал… Мне говорили, что ты занимаешься этим.
— Дарю провидение слепцам я, — не то согласился, не то возразил Картограф, и по его безобразному телу прошла волна дрожи, — Жаждешь вернуться в юдоль всевластного мертвеца ты, зверёк. Не манят тебя поля сладострастья…
В коже Картографа вдруг возникло множество отверстий, усеянных зубами. Послышался мерзкий звук сдуваемого шарика — существо вдохнуло и выдохнуло из сотен возникших пастей.
— Каверна привела тебя к тем, кого поразил рок сомнений. Дорога ясна: отринув похоть, следуй тропинкой обжорства. Спустись в долину, где бьются скряги и расточители, погрузись в болото, где обитает гнев. За гневом лежат земли глупцов, что сеют семена ложных исповеданий. Если спасёшься, следующей станет пустыня насилия, за которой раскинулась мёртвая степь предателей и лицемеров. Проход дальше, в царство льда, запечатан рогатым правителем. Но лишь оттуда можно попасть в тот край, куда ты стремишься.
— А можно ли услышать то же самое, но без иносказаний? У нас нет экспертов по загадкам Универсума.
Я ожидал, что моё требование приведёт существо в ярость — что-то предсказуемое и объяснимое. Но Картограф не подарил мне этой маленькой победы. Вместо этого в мозг мне вонзились девять жгучих слов, от которых чуть не раскололся череп..
— Рима-Порт. Минос. Церер. Плутинос. Стиглия. Тифосений. Диттос. Герион. Коцит.
Десятки крошечных, слезящихся глаз перетекали из одного края Картографа к другому, но их пристальный взгляд не отрывался от меня. С каждым мгновением существо, возникшее перед нами, преображалось всё больше, распухало, растекалось чёрным гноем. На поверхности его тела возникли рудиментарные конечности, трепещущие, тянущиеся к нам.
Но как бы скверно ни выглядел Картограф в материальном плане, его облик, который я увидел истинным зрением, был многократно хуже. Это создание преображало мир вокруг себя, не прилагая никаких усилий, я не замечал, чтобы оно как-то воздействовало на окружение кроме того, что оно просто… было.
Картограф принадлежал бездне, расщелине в мироздании душой и телом, взывал к ней — и бездна давала ему нечто взамен того, что забирала.
Обычные дьяволы использовали приёмчики,
Я обернулся — и обнаружил, что дверь исчезла. Стены покрывала густая жижа, на которой лопались зловонные пузыри.
— О тебе ли предупреждали? Тебя ли велели наставить? — прошипел Картограф, отрастивший три головы на длинных тонких шеях. Они извивались, позволяя головам изучить меня со всех сторон, — Сотворённое трепещет, несотворённое ускользает. Ты пахнешь творцом, лесной зверёк. Кто прячется в тебе?
По напрочь вымокшей от пота спине побежали ледяные мурашки. Но если эта тварь была на короткой ноге с Ткачами, то этим нельзя не воспользоваться.
— Ты знаешь, что такое Эфирий? — хрипло проговорил я, — Где он? Где Мундос?
Несмотря ни на что, я не переставал забывать, что в конечном счёте буду вынужден вернуться домой. Даже развоплощение Карнивана стояло ниже в списке приоритетов. Без живительной субстанции Эфирия моя демоническая сущность развеется. А с учётом того, сколь многого я лишился за короткий срок, под сомнением была и тысяча лет, на которую обычно могли рассчитывать демоны за пределами родного плана.
На мгновение, растянутое в вечности, воцарилась тишина. Её разорвал крик Картографа:
— Ты! Ты знаешь! Метка! На тебе метка! Ты — это он, ты тот, кто стоит выше!
Жижа забурлила, из неё вырвались гнилостные стрелы — и рванули в меня. Но это была сущая ерунда.
Я инстинктивно отбил атаку и лишь потом заметил, что меня, вообще-то, собирались проткнуть.
А всё дело в том, что намечались неприятности покрупнее.
Реальность расползалась. Ветхая заплатка, которую налепили поверх пустоты, рвалась, обнажала ничто — и именно тем, чтобы не дать небытию пожрать нас всех, я и занялся.
Вкладывая всего себя в порыв воли, я схватил нити мироздания и принялся заплетать их, делая временный мостик, пробежав по которому у нас был шанс спастись. Мои спутники так и не вышли из ступора; если уж одно появление Картографа едва не заставило их потерять сознание, что уж говорить о разрывах реальности?
Они, конечно, не были способны узреть ситуацию целиком, но и внешних эффектов хватило. Дом схлопывался, безвозвратно распадался — стены приближались, а жижа, которую источал Картограф, испарялась, обжигая ноздри невероятной вонью.
И посреди этой катавасии стоял я, судорожно стараясь протянуть ещё хоть секунду. А Картографу было плевать на то, что он уничтожает самого себя; из смердящей лужи наружу вырывались конечности, покрытые слизью. Были среди беснующихся отростков те, что принадлежали дьяволам, в других без труда угадывались очертания смертных разумных.
— Сдохни! Стань мною! Твоя награда станет моей! — неистовствовал Картограф, перехватывая крупицы реальности из-под моего контроля и обрушивая их на меня. В глазах помутнело, на языке появился кровавый привкус — с каким-то недоверчивым изумлением я осознал, что эта тварь хочет растворить моё тело, превратить его в жижу и поглотить её.