Эльф из Преисподней. Том 3
Шрифт:
Ах да, стоило ли упоминать, что полумаска на деле была каким-то омерзительным паразитом, который засовывал щупальца в ноздри? Более того, порой он чувствительно покусывал щёки, чтобы слизать с царапин кровь.
А самое грустное, что эти твари обладали разумом и за свои услуги требовали немалых денег. Если бы Верилия не отыскала в местной глуши подобие чёрного рынка, где обменяла десяток хризалид на местную валюту — деревянные пластины с отверстиями в центре, то не видать бы нам ни транспорта, ни жизненно-необходимых респираторов.
Короче,
Будто это я виноват в её бедах!
Никто не заставлял её становиться должником Мементо Мори или оказываться полезной для меня, не так ли?
В этой паршивой ситуации было ровно два хороших момента.
Первый: нас пока не преследовали пышущие мщением слуги Семирамиды или желающие взять реванш громилы преступного синдиката. Церер дышал спокойствием и умиротворением… образно выражаясь. Очень образно.
Второй: равно или поздно любая пытка заканчивается. Рано или поздно мы прибудем Плутинос. Уж он-то не может быть хуже, верно?
Эта мысль грела меня с самого утра, когда главарь дьяволов-носильщиков объявил, что к вечеру повозка въедет в Крапулу. Предвкушение горело в жилах жидким огнём, побуждало вскочить, броситься бежать — быстрее, скорее, навстречу долгожданному освобождению.
И только понимание того, что повозка движется быстрее, чем смогу бежать я, охлаждало мой пыл.
Это, а ещё то, что без сомнительной защиты тента, который накрывал телегу, вонять будет сильнее. Полумаска не могла целиком заглушить амбре Церера.
Большую часть тошнотворного запаха производили раскинувшиеся до самого горизонта поля. На них росли влажно блестящие мясные кучи, вспухавшие поверх подкормки из костей и ещё какой-то дряни, о происхождении которой я не хотел даже гадать.
Мясные кучи гнили под палящим церерским солнцем, воздух над ними дрожал от густых испарений. Когда Лютиэна увидела это зрелище впервые, то чуть не забилась в истерике. Мне пришлось потратить немало времени, чтобы успокоить её. Лишь пробыв в моих объятиях добрых полчаса, она перестала дрожать.
Я не винил эльфийку за излишнюю впечатлительность. Мало прожить на свете сотню лет, чтобы свыкнуться с любой мерзостью. Восприятие смертных и без того отличается хрупкостью, чтобы подвергать его таким испытаниям.
К тому же прижимать к себе вещь было так же приятно, как и всегда. Странное дело, но признательность Лютиэны была так же сладка, как паника. Но, пожалуй, для вещи я готов сделать исключение и впитывать её светлые эмоции наряду с тёмными. Сестра прекрасна во всех проявлениях!
Воспоминания о том, с какой трогательной доверчивостью Лютиэна бросилась ко мне в объятия, вызвали улыбку на моих губах. Они здорово помогали справиться с раздражением от очередной неудачи.
Эллеферия по-прежнему
Несомненно, стоило нам покинуть Минос, как отклик Эллеферии стал мощнее, отчётливее. Но его явно недоставало для того, чтобы выдернуть её на материальный план.
После раздумий я пришёл к выводу, что неподчинение богини вызвано не чем иным, как её слабостью. Оторванная от Земли, которая породила её, Эллеферия попала в среду, отчётливо враждебную к божественным сущностям. Единственная причина, по которой она ещё держалась — это то, что Эллеферия была уже мертва. Пока брошка цела, хуже ей не будет. Но и воплотиться тут, среди дьяволов, она не сумеет.
Поскольку с переходом на Церер мы приблизились к Земле, к Эллеферии вернулась часть подавляемых сил. Если судить по отклику, уже на Стиглии или Тифосении к богине вернётся ограниченное влияние над материей, и как следствие — она сможет воплотиться. Если бы дело происходило среди смертных, я бы организовал культ в честь Эллеферии, чтобы восстановить её. Но я примерно догадывался, как дьяволы отреагируют на предложение восславить богиню свободы и равенства, а обращать против себя всё измерение как-то не хотелось.
На матерчатой крыше тента наметилось шевеление. По нему промчалась пара быстрых ног — и с его края свисла, держась на руках, Верилия. Хвост суккубы яростно заметался, когда она заметила брошку Эллеферии.
— Ещё молитв всяким святошам не хватало. Заметят другие дьяволы — без разговоров прикончат нас всех, — предупредила Верилия, спустившись ко мне и демонстративно отсев подальше. Наполовину раскрывшиеся крылья делали её похожей на гигантскую летучую мышь. Злую летучую мышь. Я не видел выражения её лица за маской, но готов был поспорить, что суккуба морщится.
— Кто кому молиться должен… Это моя ученица, — потряс брошкой я, — и она не желает показываться. Хотя частично её оправдывает то, что она мертва…
— Везёт ей. Не приходится пялиться на самодовольную рожу смертного, вздумавшего учить богов.
Я оставил попытки призвать Эллеферию и убрал украшение в карман. Спросил:
— Как там наши ослики?
— Идут вперёд расписания. Вот-вот покажутся ворота Крапулы, и этот кошмар закончится.
— Тебе здесь не нравится? — притворно удивился я, — Разве дьяволам не лучше в местах, пропитанных гаввахом? А его тут должно быть целое море.
Позавчера мы проезжали гигантскую ярмарку рабов. Такого количества страдающих, измученных разумных я не видел никогда, кроме, пожалуй, случая, когда мой… наниматель пробовал обернуть время вспять.
— Что толку в гаввахе, если он не даёт хризалид? Для них нужно соответствующая почва. А тут, — Верилия брезгливо махнула рукой, указывая на мясные кучи, — сплошное мещанство, заплывшее жирком. Сельское счастье — это всё ещё счастье крестьянина, не больше и не меньше. Я уж молчу про запах.