Эльфийская ночь
Шрифт:
Если что - папашка не одобрит, подумал капитан.
Вторая царапина - плечо.
Ещё одна, - совсем слабая, - подбородок.
Всё было ясно.
Содара, упрямо закусив нижнюю губу, в очередной раз попытался сделать хоть что-то - но на этот раз Кави колоть не стал. Он дождался момента, когда занесённый меч пойдёт вниз, развернулся на носке передней ноги и пропустил падающий клинок мимо себя. Вымотанный уже до предела Лорд-Хранитель подобного не ожидал; лезвие
Человек, тяжело и обречённо задыхаясь, распрямился. Отбросил бесполезный обломок, жестом приказал воинам оставаться на месте. Повернулся к Кави.
Эльф поднял Пагди, медленно выпрямил руку и поднёс меч к лицу Содары. Он повернул лезвие сперва одной стороной, затем другой, так, словно вид клинка должен был в чём-то убедить недавнего противника.
– Ритам, - сказал Кави.
Наступило продолжительное молчание.
Содара встряхнул головой, с силой обтёр окровавленное лицо обеими руками и, отрывая мокрые ладони, просипел:
– Ритам.
Капитан убрал палец со спускового крючка.
Глава 9. Рахманинов
А уж после переправы какие-либо сомнения в справедливости того совершенно очевидного наблюдения, что принц Содара поправляется, отпали окончательно.
– Я же говорил, - повторил сударь капитан, - только напрасно полтаблетки потратили.
Содара неопределённо повёл плечами, словно извинялся за проявленную им подозрительность: именно он настоял на том, чтобы одну из частей разделённой напополам пилюли употребил Немец. Вторую половину принял сам Лорд-Хранитель; ещё по "полоти" чудодейственного средства досталось двоим наиболее тяжело захворавшим гвардейцам. Лекарством менее, - по словам человека, - мощного образца Немец решительно пренебрёг, предпочитая возложить свои чаяния на микстуру "тетрациклина".
Чаяния оправдались: исцеление, убедительное исцеление пришло ко всем - за исключением, разумеется, сударя капитана, каковой и без того ежели на что и сетовал, так исключительно на впустую истраченную половину пилюли.
Кави, однако, вполне понимал положение Содары и отнюдь не собирался упрекать принца в чём бы то ни было.
– Ладно, - вздохнул сударь капитан, взвешивая в ладонях два крохотных полупрозрачных футляра с пилюлями, один из которых оказался уж опустошён чуть более чем наполовину.
– Четырнадцать жизней. Решать тебе,
– Ваше Высочество, - безотчётно поправил принц, но безо всякой акцентуации, а, вернее, из желания разговаривать на одном языке с тем, кого признал равным себе. Кави же, куда более знакомый с личностью пришельца из иного мира, испытывал совершенную убеждённость, что в конечном итоге все и всяческие разговоры станут вестись именно на языке Немца.
– Ты уверен, что маги Академии не смогут разгадать секрет твоего снадобья?
– Понятия не имею, - повёл плечами сударь капитан, - попытка-то не пытка... Но только нет здесь никакого секрета, обычная химия.
– Химия... кое-кто в жёлтом крыле занимается и вопросами взаимодействия стихий. Но узнать точнее мы покамест не можем: надобно дождаться возвращения гонца.
– Ты объяснил, чтоб он в городе ни к кому не приближался?
– Разумеется, капитан Немец, разумеется. Однако если проклятие исходит лишь от тебя...
– Не "проклятие". Не "проклятие", чёрт возьми! Просто - болезнь. Я, допустим, тебя заражаю, ты - следующего. Сам говоришь-то: сеструха твоя слегла? слегла. Гвардейцы. Теперь солдаты.
– Спокойно, капитан. Всё это так, но ведь хворь Севати развивается много медленнее моей. А с тех пор, как мы проследили за фокусником, что-либо в характере хворобы могло и перемениться.
Сударь капитан придержал коня:
– Да сколько я должен одно и то же долдонить. Медленней - но развивается. Что изменится-то? Божьим духом все поправятся? Не прячь ты голову в песок, Содара. Думай. Спасти ты сейчас можешь - четырнадцать человек.
Принц промолчал и отвернулся. Рот его сжался в привычную уж горькую линию.
Увы, подумал Кави. Он глубоко понимал ныне суть духовного терзания Лорда-Хранителя. Дело было не только в том, что отец-император, отправляясь в тяжёлый, но, - как было известно эльфу, - победоносный поход, оставил сыну цветущую столицу - затем лишь, чтоб по скором уж прибытии узреть город во власти чудовищного поветрия. Судьба жестока в своих забавах, и воля суров лежит вне пределов человеческой власти - равно же как и человеческого разумения.
Но теперь же судьба поставила пред молодым принцем куда более бессердечный предмет: именно ему предстояло решить, кто в Нагаре останется жить - а кому предстоит умереть. И подлинный ужас сей дилеммы заключается в том, что любой, решительно любой выбор - это убийство. Пусть и опосредованное... нет, менее всего сам Кави, - сколь бы остро ни разрывалось его сердце от сочувствия к принцу-наследнику, - желал бы сейчас разделить с ним эту тяжесть.