Эльфийская ночь
Шрифт:
– Однако сии обстоятельства отнюдь не означают...
– Прежде всего, они означают, что надо наводить порядок.
Воины империи в идеальном порядке застыли на отведённых им позициях. Тяжёлых латников выставили всего три десятки, из них половина с топорами. От гвардии - только лучники. Осадных орудий не было вовсе: сударь капитан намеревался войти в город наскоком, малой
Немец как-то очень естественно перехватил главенство и над отрядом Лорда-Хранителя - Кави прозревал в этом, скорее, желание лейтенантов принца переложить груз ответственности на чужие плечи; эльф дивился не столь способности принять власть, сколь умению превратить эту власть из нарицательной в действительную.
Немца слушали и слушались.
Он собрал вкруг себя лейтенантов принца и сержантов своего отряда, истребовал карты и долго сидел над свитками. Морщился, требовал пояснений, - читать вагну сударь капитан не умел, - ругал суров своего мира, бездарность ситуации, да и политику вообще.
Суждения воинов слушал с очевидным вниманием, по всей видимости, тщательно удостоверяясь в разумности собственных мыслей. Непривычность для себя боевой задачи Немец не скрывал, но ссылался на исторический опыт и некую особую смелость, каковая смелость, якобы, и сама по себе способна брать города.
В импровизированный военный совет сударь капитан ввёл и Кави, чем вызвал некоторое смутное неудовольствие лейтенантов. Однако ж задавал такого рода вопросы, на которые эльф оказался в состоянии дать ответы уверенные, точные и остроумные.
Кави заслуженно гордился собой, особенно теперь, когда воины застыли в ожидании - в расстановке сил была толика и его разумения.
Вдалеке проморосила тонкая барабанная дробь, сразу затем вторая, но уже о другую сторону ворот.
– Поехали, - негромко и сосредоточенно проговорил сударь капитан, припадая зеницей к зрительной трубе своего замечательно длинного "калаша".
Кави приподнялся над взгорком и подал знак взмахом руки. Брызги утренней росы зябко рассыпались в свежем воздухе.
Совсем молодой огненно-рыжий солдат верхом на светлой кобыле выехал на площадь перед Большими вратами - сударь капитан не мелочился и войти в мятежную столицу намеревался нарочито с парадного входа.
На высоких белокаменных стенах города замелькали бледные лица горожан. Выражений из такой дали рассмотреть было, разумеется, невозможно, однако разнообразное оружие в руках бунтовщиков Кави наблюдал более чем несомненно;
Глашатай воздел правую руку, демонстрируя копьё с императорским вымпелом.
– Жители славной Нагары!
– начал паренёк, надсаживаясь в доброжелательном вопле.
Жители славной Нагары ответили гнусным улюлюканьем, и Кави напряг уши, безошибочно предчувствуя обострение переговоров.
Так и вышло.
Прежде, чем рыжий солдат сумел продолжить своё воззвание к бунтовщикам, последние приступили к боевым действиям. В глашатая полетело сразу несколько камней; разумеется, расстояние оказалось слишком велико для столь примитивных снарядов: запасы камня, - а тако же и смолы, шшили, толчёного крми и прочая, прочая, прочая...
– в привратных башнях предназначались для отражения лишь непосредственного приступа.
– Давай, давай...
– пробормотал рядом голос Немца.
Кави оторвался от созерцания безобразной сцены у Больших врат. Сударь капитан быстро водил стволом "калаша", очевидно, пытаясь высмотреть на стенах нечто ведомое ему одному.
Глашатай на площади снова попытался воззвать к доброй воле бунтовщиков. На сей раз в него полетели стрелы.
Расстояние было рассчитано с таким запасом, чтобы юный солдат успел по меньшей мере разглядеть угрозу. Первые снаряды рассыпались безобидным недолётом. Более точную стрелу паренёк принял на молниеносно вскинутый щит. Оставаться под обстрелом и далее означало бы проявить самоубийственную глупость.
Рыжий воин ловко закинул щит за спину и дёрнул поводья. Пригибая голову и отчаянно пришпоривая лошадь, он поскакал прочь от столь негостеприимных врат.
– Ну!..
– глухо прогудел сударь капитан, по-прежнему не отрываясь от зрительной трубы.
Теперь Кави отчётливо мог видеть фигуры на стенах. Упоённые лёгким успехом бунтовщики вставали в рост, нимало не таясь, потрясая луками и прочим оружием.
Чу! в просвете зубцов мелькнула...
– стыдно молвить!
– румяная и округлая человеческая сидальница. По крайней мере, так надеялся искренно потрясённый Кави - представить эльфа, столь бесстыдно выставляющего на всеобщее обозрение столь интимную часть тела... нет, это было б выше его скромных сил.
Сидальница парила над крепостной стеной - весомо, грубо, зримо. Спустя мгновение несколько её товарок присоединились к ужасающему афронту.