Эльфийская сага. Изгнанник
Шрифт:
Левеандил и Рамендил подхватили поводья и поспешили за Хегельдером. Габриэл дождался, пока последнего раба втолкнут во двор аяс-иритского старосты и захлопнут окованные железом ворота, и тоже исчез в переулке. Солнце давно пропало за вершинами гор, небо быстро темнело, а начинавший накрапывать дождь, разошелся в потоки бурного серебра.
… Снятая на ночь комната отличалась малой величиной и скудной обстановкой. Посредине дубовый стол, вокруг несколько стульев; окно занавешивала штора, покрытая пылью; у противоположных стен две низкие кровати, застеленные темными покрывалами; в
Габриэл поставил лампу, бросил заплечную сумку в угол и, отстегнув ножны с клинком, положил на стол. Его спутники проделали тоже в тяжелом молчании: увиденная несправедливость, ранив сердца милосердных созданий, пала на души глубокими незаживающими ранами. Мьямер и вовсе был обижен и сердит. Он не мог простить собратьям того, что они молча презрели унижение одного из них и не бросились на помощь, как того требовали непреложные законы их народа.
Светлые эльфы, обездоленные и потерянные, несчастные и бесприютные, погибали тысячами…
Как много их сородичей еще томилось в цепях и кандалах по подвалам, выгребным ямам, тюрьмам — униженных, сломленных и лишенных гордости. Сколько умирало в муках под пытками или просто на потеху гоблинам, троллям или оркам-степнякам. Весь народ Перворожденных медленно вымирал. Семейные союзы заключались все реже, дети не рождались; многие, связанные брачными клятвами просто не желали рожать, ибо мир полный боли и страданий не мог быть достоин их прекрасных невинных чад. Их становилось все меньше и меньше, в то время, как по древним эльфийским землям растекалась гнусная, темная скверна.
Бросив оружие, Мьямер зло сорвал походный плащ и, расстелив на полу, лег и отвернулся к стене — даже ужинать не стал.
Левеандил и Рамендил молча выложили из мешка лепешки, горсть орехов, несколько яблок, холодное вяленое мясо и половину головки мягкого сыра. Кусок в горло не шел, и трапеза закончилась, толком не начавшись.
Хегельдер сел на стул с прямой спиной и замер, глядя в одну точку. По золотистому лицу советника бегали змейки желтого света. Эллион оперся плечом о стену, медленно сполз на пол и уронил светлую голову на руки. Левеандил и Рамендил, как самые младшие заняли кровати в тишине.
Габриэл встал у окна. Серебристая застежка у горла звякнула, и светлый шерстяной плащ опал к ногам сугробом серебра. По длинным, расшитым искристыми узорами, рукавам, подолу и воротнику эльфийского полукафтанья замигали искорки света. Парень скользнул по стене ногтями — на сердце было погано. Пальцы потянулись к верхней пуговице стоячего воротника. Оттянув его, он поглубже вдохнул, — стало легче.
… По стеклу тарабанил дождь. Тлело трухлявое полено. Бросалась косыми полосами догорающая масляная лампа. Рядом мерно и спокойно дышали эльфы, утомленные трехдневным переходом по хребтам и ущельям Драконовых гор.
Аяс-Ирит накрыла ночь, но город не спал. Из таверны лилась музыка и крики. С улиц, объятых дождем и зарницами багровых фонарей, летели звон клинков, пьяные песни, стоны раненных, конское ржание, топот сапог — ночная жизнь Предгорного города оказалась насыщенней и ужасней торговых будней.
Темный эльф откинул вещи ногой и улегся на пол — в окно виднелись крыша и водосточный
…После полуночи, когда светлые сородичи, тревожимые безрадостными снами, крепко спали, Габриэл поднялся и по-кошачьи бесшумно выскользнул за дверь. Клинка он не взял, оставил лежать в ножнах на столе — подле оружия остальных.
* * *
Хилый жевал сожженное мясо и костерил повара последними словами.
Он торчал в таверне «Кипящий котел» уже несколько часов и чтобы не вызвать подозрений заказал ужин повторно. Твердый кусок не лез в горло, но полукровка упорно глотал, а потому, когда над входной дверью звякнул колокольчик и на пороге соткалась знакомая фигура — подавился. Удар кулака в грудь спас Хилого от удушья — кусок выскочил из горла, пролетел над головой гнома, сидевшего за соседним столиком, и чудом не угодил в его тарелку.
Габриэл усмехнулся — полукровка, как был неуклюж, так и остался. Откинув капюшон, он подошел и, дав знак рукой — не вставать, сел напротив. Хилый, утерев навернувшиеся слезы, склонил голову, начиная: «Сила, бесстрашие…», но воин оборвал.
— Не кланяйся. Не называй меня шерл. Мы просто старые приятели.
К столику подтопала коренастая, как обрубок пенька, зеленая гоблинша в переднике и чепце. Пристально рассмотрев темного эльфа раскосыми глазами, она гнусаво спросила на всеобщем:
— Что будет господин?
Габриэл небрежно отмахнулся:
— Неси то же.
Гоблинша бросила взгляд в тарелку Хилого и хмыкнула. Да, пожалуйста.
Перед Габриэлом легла жесть с обугленным мясом и салом, и крошево из картофеля, лука и репы. Жженный запах, сдобренный рапсовым маслом и колюче-терпкими ажинабадскими специями, ударил в лицо не слабее кулака орка.
— Приятно не подавиться, — буркнула гоблинша и поплелась к новым посетителям.
Габриэл дождался пока злобная тварь уйдет, сдвинул тарелку с вонючей бурдой двумя пальцами на середину стола и перешел на кам'рэ:
— Что узнал?
— Много. — Хилый вытер рот лоснящейся салфеткой: — Но вести вас не обрадуют. С чего начать?
— Решай сам, — Габриэл откинулся на спинку и скрестил руки на груди. Черно-белое кольцо рода огненно полыхнуло на указательном пальце.
Полукровка кивнул и бросил взгляд по сторонам — нет ли рядом лишних ушей. В очаге у дальней стены полыхал огонь, под потолком горели свечи канделябра, горьковатое марево табачного дыма стояло столбом — трубку раскуривал каждый второй. За стойкой копошился зеленый гоблин в фартуке, заляпанном вином и салом. Возле напивалась парочка бородатых седовласых варваров с топорами и мечами у пояса. За столиком слева сидела веселая компания гномов. Столик справа пустовал. Чуть дальше, к стене пристроилось несколько фей. Что жители Озерного края забыли в гадком мелочном Аяс-Ирите, пронизанном бесчестными харисуммскими обычаями и низкими нравами, осталось неясным. У стены на длинной лавке расположилось трое орков. Двое о чем-то спорили, скалясь и рыча; третий спал, уткнувшись рожей в полупустую тарелку. В углу пиликал музыкант.