Эльфийский Камень Сна

Черри Кэролайн Дженис

— Она — невежливая гостья, — слабо прошелестела Бранвин. — Она дала подарки нашим детям, дала тебе, а мне — ничего, для меня у нее не нашлось ничего.

Но он смотрел дальше слов, в самую суть и видел страх в глазах Бранвин. Возможно, из-за камня, который они оба сжимали в руках. Но он видел больше, и это видение жгло ему душу, ибо он ощущал различие между ее кровью и своей; и то, что Мев и Келли были его детьми, ибо Арафель принесла им дары, ничего не подарив Бранвин. Арафели было нечего дать Бранвин. И Бранвин это знала не хуже, чем он.

Упало последнее полено, рассыпавшись

искрами, и вместе с ним что-то оборвалось в его сердце, как сокрушительное падение на грани сна, как приснившаяся стремнина, только сном тем была их жизнь, их мир и покой, их вера в то, что и за гранью смерти они будут вместе.

Теперь же, пока он носит камень, ни смерть, ни время не властны над ним. И Бранвин знала это. Он сможет лишь растаять, но не умереть. Вот что вернула ему Арафель — власть, которой он когда-то обладал и которую вернул Элду, ибо знал, к чему она его приведет. Он мог навсегда вернуться в Элд, а Бранвин не могла.

Он уже ощущал холодок, исходящий от камня, который нес с собой лишь сухую и равнодушную эльфийскую любовь, превращая человеческий мир в грубый и вульгарный слепок. Он обещал ему такие ужасы и неземные красоты, которые разделят их навеки.

— Бранвин, — произнес он ее имя как заклинание. — Бранвин, Бранвин, — имена, произнесенные трижды, имели свою власть. Он молил, чтобы ее тепло и любовь удержали его. Он не хотел грез и снов. — Будь со мной, Бранвин.

И она обняла его. Он уронил голову ей на плечо, безвольно опустив руку со спасенным камнем к себе на колени — большой, высокий человек, ибо все сыновья и дочери Кер Донна были высоки в отличие от родни Бранвин. И человеческая дочь держала в объятиях кровного брата эльфов, воина, которого страшился сам король, с чьим мечом печально были знакомы и Брадхит, и Боглах, и она баюкала его как дитя.

Так он поспал немного и проснулся, и обнял теперь ее, прижав ее светлую головку к своему сердцу.

Огонь погас, и свечи трепетали, лишь угли подмигивали в темном очаге, — камни которого ненадолго были оставлены остывать.

Он окинул внутренним взором свои пределы — пространство, словно свиток, развернулось перед ним — и с одной стороны были туман и мгла; а с другой занимался обычный рассвет, и дождь перешел в морось, свисавшую каплями с листьев деревьев. И такую власть давал ему камень. И, казалось, опасностей было меньше, чем несколько часов тому назад. И присутствие Арафели он ощущал лишь смутно. Ее время текло иначе, и этот длинный вечер был для нее лишь мгновением, неразличимым по своим целям и порывам.

«Лиэслиа», — изумленно повторял он, пытаясь вновь пересечь пролив, перебраться через который ему однажды удалось, но камень молчал. И он подумал, что того хотела Арафель, что, даря его, она с ним заключала мир. Он не мог поверить в ее коварство. Зачем ей было обманывать его: он слишком многим был ей обязан. И в это он верил безоговорочно.

«Лиэслиа». Но между ним и образом, когда-то хранимым камнем, как будто опустилась завеса, словно весь Элд был объят мглой, отделявшей от него море.

Он снова заснул, держа в руках спутавшуюся цепь, и снившиеся ему сны были серы и мрачны.

Но в этой мгле на мертвом пне у медленной

реки восседала истинная тьма, как сгусток ночи, ибо то Смерть отдыхала после своей охоты. Ее лошадь и псы бродили поблизости, шурша листвой.

— Тебе нечего бояться, — промолвила Смерть. — У тебя же есть камень.

Но все равно он испугался. Это была не первая их встреча, не впервые он видел этот бесформенный мрак под капюшоном и внутренне содрогался от страха, что ему удастся разглядеть, что там внутри.

— Она попросила меня надеть его, — сказал Киран. — Ты не знаешь, почему?

— Она не делится со мной своими тайнами. Похоже, она доверяет их лишь людям. Но тогда… — тень шевельнулась, словно взмахнув рукой, — тогда ты мог бы пригласить меня к себе.

— Когда-нибудь, — ответил он, ощутив холодный ветер, который веял из третьего, жуткого Элда. — Но не сейчас. Я хотел спросить тебя — что мне делать. Уверен, ты дашь мне какой-нибудь совет, моя госпожа.

— О нет, я не твоя госпожа. Я госпожа лишь тех, кого ты любишь.

— Сжалься. Разве мы не были соратниками и разве не союзники мы до сих пор? Ты ненавидела меня за то, что я тебя однажды обманул. Но прошу тебя. Я знаю, к кому еще обратиться, и я не горд. Мой люд — мои друзья, моя семья — они нужны мне. Я сделаю все, что ты попросишь. Но только не подходи к Кер Веллу.

Она долго молчала.

— Ты, кажется, считаешь, что я добра.

— Возможно. Иногда.

— Дай мне свою руку. Осмелишься ли?

И из тьмы к нему протянулось подобие руки. Все в нем восстало против этого, но он, не думая и не обращая внимания на холод, прикоснулся к пальцам столь черным, словно они были отрезаны от мира, и от этого прикосновения рука его занемела, хоть и не совсем. Пальцы ее скользнули до его локтя, словно рука его была обнаженной, и боль метнулась по его телу туда, где была старая незалеченная рана. Псы ее своры нанесли ее давным-давно. Он почувствовал, как они оторвали от него кусок плоти, и, верно, пожрали его. И эта его часть уже навсегда принадлежала Смерти.

Рука Смерти поползла дальше, и плащ объял его. Очень нежно госпожа Смерть обняла его, и он ответил ей объятием, словно она была ему сестрой, и руки его обхватили жгучее как лед тело. Может, она хотела посмеяться над ним, но на него снизошел покой, покинувший его, лишь когда Смерть отстранилась и отдала его снова в жертву ветру.

— Ты отважен, — промолвила Смерть, и голос ее был мягок и задумчив. — Редко кто отваживается на такое, даже из смельчаков. А все из гордыни, не так ли? А если я попрошу отдать твою гордость, чтобы спасти Кер Велл?

Киран неловко опустился на колени — сначала подогнув одно, потом другое — он забыл, как это делается, уже десять лет лишенный права лицезреть короля. Он почувствовал, как краска стыда залила его, и поднял голову.

— И ее тоже, — промолвил он.

Но Смерть уже ушла, оставив лишь круговерть в тумане.

— Госпожа, — позвал он, поднимаясь на ноги. Он был готов к ее насмешкам, к тому, что его надежды будут жестоко обмануты. — Госпожа Смерть!

В третий раз он не осмелился ее окликнуть и проснулся в объятиях Бранвин во тьме собственной комнаты.