Эликсир вечной любви
Шрифт:
С трудом открыв тугую низкую дверь, Амброзиус зашел внутрь небольшого зала, наполненного кисловатыми дымными запахами, и устало сел в кресло. Он чувствовал себя разбитым, однако, к его великому сожалению, это не была здоровая усталость утомленного трудом человека. Отвратительная и ненавистная ему старческая изможденность - вот, что доканывало его и что изо дня в день все больше и больше завладевало дряхлым телом.
– Старость, старость, - шептал он, рассматривая глухую темноту углов.
– Ты победила меня в этой игре. Ты отбираешь у меня остатки сил, заставляешь тяжело дышать и трястись от холода...
Амброзиус закутался в подбитую мехом накидку и задумался, не торопясь перебирая тугие свитки: "Да, когда-то и я мечтал о чем-то подобном. Любовь... Любовь как сон, как летний звездопад... Как я хотел познать ее много, много лет назад. Увидеть, испытать, раствориться в ней... Но все
– Как я был самонадеян в те дни...
– пробормотал он, обращаясь к пляшущим на стенах теням.
– Я не знал тогда, не понимал, не хотел даже верить в то, что такая любовь - это дар небес. А ведь это так... И этого закона не отменишь. Все равно, как ни старайся, счастье такой любви испытать может только тот, кому это суждено... Лишь тот, кто избран Богом, сможет прожить свою жизнь в ореоле этих чувств...
Как она наивна, эта девочка, надеющаяся на волшебную силу истолченных трав и магических пентаграмм... Нет, он не сможет ей помочь, не сумеет добыть для нее чуда, о котором она так просит... Но как тогда ему быть? Оставить ее жить с графом Орским? Человеком, который сделает ее несчастной и заставит навсегда забыть обо всех этих светлых грезах? Нет... Даже если бы много лет назад он не отдал ее деду тот рубиновый перстень, сейчас он все равно не смог бы бросить ее в этом поиске волшебства. Нет, уж слишком она была трогательна в своих рассуждениях о придуманной жизни-легенде. Как ребенок... Да, впрочем... Она и есть ребенок, старающийся увидеть сказку в однообразии дней. Как это странно... Инесса. Она могла бы по возрасту быть его внучкой, или даже правнучкой... Его мысли перепутались и вдруг вернули его в то время, когда ему было восемнадцать... Если бы он не уплыл тогда, оставив Магдалену плакать на стылом ветру побережья... Магдалена... Она-то никогда не хотела сказочной любви. Ей бы вполне хватило обычных - человеческих чувств. Но даже их, даже этих скромных душевных сил не мог он потратить тогда, когда, пожелав бросить все, он отправился покорять неизвестные горизонты в погоне за идеалом. Ведь для того, чтобы испытать что-то такое, тихое и душевное, о чем молила его Магдалена, ему нужно было многое пережить. Слишком многое... Переболеть вином в трактирах, переболеть женщинами доступными и недоступными, переболеть страхом смерти и радостью тяжелых и легких побед, переболеть постижением тайн и процессом познания... А потом, когда все это осталось позади, и когда он сошел на Аньерский берег с огромными сундуками бумаг и драгоценностей, тогда он понял, что эти скромные чувства Магдалены уже не для него. Он увидел влюбленную в него, но уже стареющую женщину и понял, что ему теперь надо гораздо больше. К тому времени он давно рассмотрел чужую любовь в сиянии всех ее граней и знал, чего ему хочется на самом деле. Да... Ему был нужен и этот штормящий ветер, и эта райская тишина - те самые, о которых говорила Инесса. Однако... Увы! Он состарился, так и не дождавшись своей собственной жизни-легенды. А Магдалена... Она затерялась где-то в лабиринтах его памяти... Несчастная, одинокая, с изломанной судьбой... Но когда он понял это, они оба были слишком стары для брачных игр, да и потом... Он никогда не любил ее даже той тихой домашней любовью, которую испытывала к нему она.
Амброзиус тяжело вздохнул. "Интересно?
– подумал он, кладя перед собой чистый лист бумаги.
– Если бы мне дали возможность повернуть время вспять, как бы тогда сложилась моя судьба? Теперь, со всеми этими знаниями, деньгами, воспоминаниями... Какая бы теперь была у меня жизнь, если бы только... Если бы только моя душа не была запечатана в эту дрожащую и ветхую оболочку". Он усмехнулся:
– Перехитрить всех и вернуть себе молодость? Если бы это было возможно... Тогда, пожалуй, люди перестали бы умирать.
Да... Рецепт вечной жизни... Когда-то он хотел его отыскать. Охваченный этой безумной идеей, он ночами напролет чертил горячей кровью магические знаки, сжигал в печах порошки измельченных трав, пытался смешивать и нагревать минералы... Но все это были лишь миражи, манящие его радужными переливами. Все эти поиски точно также не увенчались успехом, как и его попытки создать любовный эликсир. Вот две вещи, две мечты, которые ему так и не удалось воплотить - любовь и молодость...
Он снова беззвучно усмехнулся и, откинув назад упавшие на глаза волосы, стал что-то чертить на листе бумаги.
– Любовь и молодость, - бормотал он себе под нос, торопливо делая какие-то неразборчивые пометки.
Только однажды, совсем давно он услышал нечто похожее от какого-то незнакомого старика... Он был тогда проездом в одном небольшом африканском городе... Название? Нет, нет... Он
Амброзиус тяжело поднялся с кресла и прихрамывая подошел к одному из громоздких сундуков, стоявших недалеко от входа.
– Кажется, здесь, - прошептал он, шурша бумагами и вытаскивая с самого дна помятый желтый свиток с обугленными краями.
– Вот он, вот. Как много лет я его не видел. Пока человек молод, ему не нужны такие сложные рецепты, но теперь, когда смерть уже стоит у изголовья... Они могут очень пригодиться. Тем более, что я записал тогда слово в слово все то, о чем говорил этот мудрец.
Амброзиус вернулся к столу и стал шепотом читать расплывчатые записи, осторожно расправляя руками потрескавшуюся от времени бумагу:
– Когда некто пожелает вернуть себе молодость, то надобно ему найти второго человека. Их дни рождения должны отделяться друг от друга ровно шестьюдесятью годами, а часы рождения должны попадать на полдень. Этот второй должен находиться не более чем в дне пути от первого, и происходить все должно в ночь полнолуния. Главное же, что необходимо, это чтобы час смерти первого и второго совпали абсолютно, и должен этот первый иметь при себе описание колдовства и говорить заклинания. А второй ничего об этом знать не должен. Кроме того, мать первого должна быть рождена на закате самого короткого зимнего дня в местности, где зимой вода становится твердой. Мать же второго должна быть рождена на рассвете того дня, который следовал за самой короткой летней ночью, и родиться она должна в городе, где зимой бывает также тепло, как бывает холодно летом там, где родилась мать первого. Только тогда душа первого сможет покинуть свое тело и переселиться в освобожденное тело второго. Смерть первого должна наступить от старости и не должна быть вызвана намерено. Весь последний час перед смертью первый должен читать заклинание. Ежели смерть второго наступит от удара кинжала или сабли, то первому будет отведено прожить еще год, после чего ему придется умереть от тяжелой болезни и раньше себя потерять того, кого он будет любить больше жизни. А ежели смерть второго наступит от яда, то первому суждено будет прожить всего пять лет, после чего он умрет от удушения и станет причиной смерти своих близких. Если же смерть второго наступит по третьей причине, то колдовство не получится. Смерть второго не должна быть вызвана первым. Кроме того, ежели смерть второго наступит от удара кинжала или сабли, то в этот самый момент обретет молодость та, что когда-то родила первому сына. Но она ничего не должна знать о том, что ей предстоит.
– Так, так, - произнес Амброзиус, пробегая глазами слова заклинания, которые шли следом, - мне кажется, я знаю только одного человека, дата рождения которого подходит под это описание...
Он скрипуче рассмеялся и, потерев руки, прошептал:
– Удивительно, но сам Бертран Гюрр родился ровно через шестьдесят лет после меня, и мы оба появились на свет в полдень. Я знаю точно, что его мать появилась на свет именно так, как здесь сказано, а моя мать действительно приехала сюда из очень далекой северной страны и родилась на закате самого короткого зимнего дня. Я знаю, что мне суждено умереть ночью в ближайшее полнолуние. И тогда... Тогда осталось только посмотреть, когда уготовано отправиться в мир иной графу, и если, удивительным образом, часы нашей кончины совпадут, то...
Амброзиус зашелся в приступе кашля и подумал: "Тогда очень может быть, что я на некоторое время продлю себе жизнь и обрету молодость, которую я когда-то так необдуманно растратил по пустякам. Главное только, чтобы мы умерли одновременно, хотя такое совпадение поистине будет чудом". Он снова начал лихорадочно чертить на бумаге разнообразные линии, и спустя некоторое время, облегченно вздохнув, откинулся на спинку кресла.
– Все! Так и есть, - сказал он усмехаясь.
– По странной и необъяснимой воле небес нам суждено умереть в один час, а значит... Значит, если графа убьют кинжалом или ядом, то я смогу занять его место.