Эликсир жизни
Шрифт:
– Так. Завтра мы куда–нибудь уходим подальше от людей, и ты меня учишь.
– Подальше от людей. Это хорошо…
– Князь, ты не о том думаешь, – смеялась я. – Я, правда–правда, хочу научиться. Я однажды пробовала, но плохо получилось. А мне хочется!..
– У тебя получится! – уверял князь. – Ты такая лёгкая… ты такая гибкая… ты такая… такая…
– Князь… пусти… это нечестно, – неубедительно отбивалась я, – здесь же уже нет фонарей… кончились же фонари…
– Вот и хорошо, что кончились…
В ноль двадцать пять мы вошли в мой
Я вспомнила, как всего несколько дней назад, в этом же самом подъезде я его ненавидела и била. Как можно его ненавидеть и бить, – запоздало подумала я, стремительно проваливаясь в турбулентный вихрь чувств, в этот переход между мирами, весь пронизанный звёздными следами.
– Помнишь, как ты сломала здесь каблук… – шептал князь между поцелуями. – Это ты сломал мне каблук, – упрямо шептала я. – Я сломал… – шептал князь, – а ты сломала меня… – Ничего я не ломала… – упрямо шептала я, не открывая глаз, – это ты мне руки ломал… – Я не ломал, – еле слышно отрекался князь. – Я просто… я боялся, что ты уйдёшь… прости… я не хотел, чтобы ты уходила… я не хочу, чтобы ты уходила… не уходи… не уезжай…
Нежность, потаённая нежность накрывала нас с головой, словно морскими волнами, я слабела под его руками, под его губами, под его словами, не чувствуя, не замечая ни шершавой стены, ни нелепости крошечного мира, окружающего нас… Всё, что происходило за его спиной, за его лохматыми, пахнущими морем волосами, не имело никакого значения, просто не существовало. Это в другой жизни мимо нас проходили какие–то скучные люди, разговаривали скучными голосами, хлопали своими скучными дверями. Это в другой жизни звенела посуда скучного позднего ужина. Это в другой жизни кто–то скучно говорил по телефону, скучно смотрел телевизор. Там жил своей скучной, рутинной жизнью скучный, рутинный мир, мир без жизни, без цвета и ярости, без вдохновения и оглушительной нежности, без значительного и праздничного погружения в другого человека. Здесь же, между нами, пространство рвалось, нарушая время, рассыпало искры, поднимало радуги, зажигало солнца…
– Уже второй час, – шептала я. – У вас давно отбой… как же ты теперь?..
– Ничего страшного, через забор перелезу…
– Ты умеешь лазить через забор?
– Я всё лето этим только и занимаюсь… Почему ты удивилась? Научить тебя лазить через забор? Или сначала танго?..
– Сначала танго… сначала танго…
– Хорошо… завтра…
– Завтра…
– Завтра ты не исчезнешь? Ты мне не приснилась?..
– Нет… нет… нет…
Я вошла на нашу тёмную лоджию тихо, на цыпочках. Тихо шагнула к распахнутому окну, посмотрела вниз, перегнувшись – ничего там не было видно, ни единого движения, только алая роза светилась далеко внизу в палисаднике, в полосе света из окна первого этажа.
– Вавка… – тихо сказала Милка в темноте.
Я вздрогнула:
– Ты что, не спишь?
– Сплю. Но учти: я должна увезти тебя отсюда целую и невредимую.
– Не бойся, я передумала топиться, – сказала я, улыбаясь.
Я стащила с себя белое платье, бросила его в изголовье и с наслаждением вытянулась на прохладной простыне. Тёплый ветер веял
– Слушай… ты не видела мою юбку с разрезом? Она где–то тут валялась… – сквозь сон прошелестела я.
– Завтра… всё завтра… – прошелестела Милка.
Завтра… Прекрасное завтра, счастливое завтра, лучезарное завтра…
День четвёртый
Назавтра я князя не узнала.
Я долго и озадаченно плавала глазами по прохожим в поисках знакомого малинового пятна в то время, как он преспокойно стоял надо мной – в клетчатой рубахе и ковбойской шляпе.
Когда же, наконец, под шляпой радостно была опознана лохматая голова и голубые глазищи, я кинулась лихорадочно собирать вещи. Я бы с большим удовольствием смылась незаметно, но зоркая Милка отследила траекторию наших взглядов и обнаружила их пересечение.
– Ты далеко? – поинтересовалась она, наблюдая, как я судорожно пихаю в сумку всё подряд. – Чтобы не спросить «куда»?
– Танцевать танго.
– Это я поняла, – Милка перевернулась поудобнее и воззрилась на князя изучающе.
– Симпатичный, но слишком молодой и явно безответственный, – вынесла она вердикт. – А ночевать–то придёшь? – задала она резонный вопрос. – Не, я так, для порядка, чтобы мне дверь не запирать…
– Не запирай. Теоретически приду.
– А практически?
– А практически не знаю, у них пансионат закрывают в двенадцать. Теоретически он должен попасть туда до закрытия.
– А практически?
– А практически он перелезает через забор.
– Ах, через забор… – протянула Милка многозначительно. – Да, это твой вариант, мне нечего возразить. Он там отдыхает?
– Нет. Работает.
– Кем работает?
Я даже собираться перестала.
– Не знаю, – сказала я с удивлением. – Ну… кем–то там…
– А что за пансионат?
Я ещё раз замерла.
– Он говорил, я забыла…
– Ну, узнаю тебя, – вздохнула Милка. – Ничему тебя жизнь не учит. Зовут–то его как? Ты хоть имя знаешь?
– Имя… – я попихала, наконец, вещи, поднялась и воззрилась на Милку. – Может, тебе ещё паспорт принести? Он вообще–то князь.
– Думаешь, этого достаточно?
Она ещё раз внимательно вгляделась в князя, спокойно взиравшего с высоты набережной на морскую даль.
– Так–то красавчик, конечно. Плечи, руки красивые… Но всё–таки, лучше бы Арсений… – заметила она не без сожаления. – Солидный джентльмен, главный технолог крупного предприятия, весомый, надёжный…
– Даже и не думай! Забудь и не трожь Арсения, – я накинула блузку и завязала её узлом на животе.
– Это почему же? – заинтересовалась Милка.
– Арсений – хороший человек. – Я выпрямилась и повесила сумку на плечо. – У него, между прочим, три месяца назад родился долгожданный сын.
– Да ты что? – вытаращила глаза Милка.
– А вот да!
И я, оставив Милку размышлять о странностях жизни, сломя голову бросилась наверх.
Первым делом я сняла с князя шляпу и нахлобучила на себя.