Элитная кровь
Шрифт:
– Сам изобрел! – довольно улыбнулся хозяин. Голос у него оказался на удивление громким. – А я Михалыч. Михалычем кличут… Заходи, коль время есть. Щас я тебе кресло выдам…
Абориген скрылся в недрах своего строения. Впрочем, Михалыч появился довольно быстро оттуда, держа в руках самое обычное домашнее кресло. Даже почти новое. Обивка непротертая, ножки нецарапанные.
– Че стоишь, открыв рот? – довольно улыбнулся бомж. – На, садись! Погода сегодня хорошая, можно на улице поговорить. Че замер-то?
– Кресло у тебя очень даже приличное… –
Он не закончил мысль.
– А ты думал, предложу сесть на резину рваную? – Михалыч легонько пнул носком ботинка «покрышечную» стену.
– Ну… примерно так, – улыбнулся Поздняков.
– Садись! – Михалыч вновь исчез в черном проходе.
Выбрался, таща за собой еще одно кресло. Теперь уже другое – фигурное, ручной работы.
Сергей открыл рот от удивления.
– Это мое, хозяйское, – пояснил Михалыч, по-детски откровенно радуясь произведенному эффекту.
Следом за креслами из домика, как по мановению волшебной палочки, появился аккуратный деревянный столик. Через минуту на нем нарисовались две пластмассовые «бомбы» минеральной воды, бутылка французского коньяка, тарелка с сухарями и палка полукопченой колбасы.
– Сулугуни нет, – глянув на оторопевшего гостя, весело сказал бомж. – Извини, не завезли. Давай, угощайся, что ли. Рассказывай! Как там, на Большой земле? Давно у меня гостей не было.
– Э-э-э… – протянул Сергей, все еще ошарашенно разглядывая еду.
Михалыч, фирменным самозатачивающимся ножом порезав колбасу на ломтики, махнул рукой, приглашая гостя начать трапезу.
– Не волнуйся, – сказал он, – все свежее. Только вчера подвезли, вывалили. Я подсуетился, как чувствовал – будет с кем посидеть, поговорить.
Он налил французский коньяк в маленькие стаканчики, очень похожие на серебряные.
– Поддельный? – наконец догадавшись, в чем дело, улыбнулся Поздняков.
– Конечно, поддельный, – выпив коньяк, Михалыч занюхал кусочком колбасы. – Черт, жаль, огурцов просроченных давно не сбрасывали. Знаю, моветон, но люблю коньячок с маринованным огурцом.
– Моветон?! – Сергею показалось, что он ослышался.
– Моветон, – закусывая размоченным сухарем, подтвердил Михалыч. – Тебя что напрягает?
– Стоп! – помотал головой, как собака, вылезшая из воды. – Стоп, Михалыч! Слишком много всего! Давай разберемся по порядку…
– Давай разберемся, – согласился хозяин резинового домика и налил себе еще. – Ты пей, Сережа, пей. Не бойся, не отравишься. Нам сюда, на свалку, привозят конфискат отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Но это малая доля, поверь мне. Бо€льшая остается в городе, в ларьках.
– Значит, все это фальшивка? – уточнил Поздняков.
– Либо фальшивка, либо истекший срок годности, – подтвердил Михалыч. – Слышал о том, что на территорию России завозят в десять раз больше грузинских вин, чем могут дать тамошние виноградники? Девять десятых – подделка. Ну и, сам понимаешь, не всем народным умельцам везет. Какая-то часть их «Киндзмараули» и «Хванчкары» попадает сюда, а не
– И колбаса? – уплетая полукопченый деликатес, поинтересовался Сергей.
– Ну, с колбасой тривиально: она старая. Срок годности истек – ее списали. Надо вывозить на свалку, далеко в область, а это расходы на транспортировку. Потому и везут сюда – так ближе. Но это, опять же, предпринимателю не повезло: не успел сертификаты заменить, и накрыли. А успел бы – ты б ее, копченую, с радостью в магазине покупал, за приличные деньги. Ел бы с друзьями-подружками да французским коньяком заливал. Вот этим.
Михалыч ткнул пальцем в бутыль, которую они пользовали.
– А минералка? – из любопытства спросил Поздняков.
– Вода из-под крана, – размачивая сухари, отозвался Михалыч. – Очень ходовой бизнес, себестоимость-то почти нулевая. Вода и немного добавок. Соль, сода. Ты, кстати, не боишься такую пить? Некоторые дизентерии опасаются, так они только кипяченую уважают.
– Я? – Поздняков вздрогнул, вспомнив про дневник Завацкого, – кажется, в «коктейле» Вербинского была и дизентерия… Или нет?
И тут же все проблемы тяжелым грузом навалились на плечи. На какое-то время забывшийся Сергей словно очнулся. Вернулся к действительности.
– Не бойся, – махнул рукой Михалыч, по-своему истолковав молчание гостя. – Минералку пей. Все равно, если б в ней что-то не то было, в Москве куча народу перемерла бы. Бутылки эти в сотнях ларьков продают, так что проверено на практике: пить можно. Никакой целебной силы в ней нет, но вода – она и на свалке вода.
– По телевизору говорили, бомжи собак едят, – грустно пошутил Сергей. – А ты тут сервелатом закусываешь, почти король…
– Я не бомж, – ответил Михалыч, наливая себе новую порцию. – Я хоумлесс. Во как. В переводе с английского: бездомный. Или, если чуть напрячь воображение, можно перевести так: потерявший дом, лишившийся дома. Да и вообще, неправильно все это. Ну какой я без определенного места жительства? Вот мой дом! Совершенно определенное место жительства! А что касается собачек…
Михалыч странно ухмыльнулся.
– Случается, едим. Как плохо с конфискатом становится – так приходится на собачек переходить… Знаешь, французский коньяк не каждый день вываливают. Все-таки, раритет.
– «Моветон», «хоумлесс», «раритет», – повторил беглец. – Ты кто, Михалыч? Бывший профессор?..
– Почти, – улыбнулся Михалыч, – я, Сережа, раньше философию в институте преподавал. – Лицо хозяина «особняка» вдруг изменилось, потемнело. Он налил полный стаканчик, опрокинул жидкость в глотку. – Философию…
– А потом? – осторожно спросил гость.
– От семьи ничего не осталось…
Хозяин дома помолчал, Сергей его не торопил.
– Мама умерла, – теперь Михалыч говорил коротко, отрывисто. Видно было: ему трудно вспоминать то, что он долго старался выкинуть из памяти. – Умерла, да… Времена изменились, философия стала никому не нужна. В институте платили копейки. Жена ушла. Один я бедовал.