Элизабет Тейлор
Шрифт:
Каждый вечер Стивенс просматривал в проекционной палатке отснятый материал, терпеливо разъясняя при этом, чем тот или иной кадр лучше других.
Впервые с тех самых пор как Элизабет начала сниматься, до нее начали доходить все тонкости создания кинокартины. Она с восторгом просматривала их совместные сцены с Клифтом. Взаимодействие их характеров на экране было полно такой напряженности, что Элизабет буквально ерзала на своем стуле.
Еще ничто так не возбуждало ее. Еще бы, ведь Джорджу Стивенсу удалось уловить и запечатлеть на пленке ее самые сокровенные порывы. Пребывавшая в восторге
«Элизабет, будь добра, признайся, где это ты научилась подобным вещам?» — спросила мисс Хоппер, перед тем как усесться за пишущую машинку, дабы оповестить мир о «милых влюбленных пташечках».
Монти пришел в ярость от того, что Стивене допустил Хедду Хоппер на съемочную площадку, и набросился на Элизабет за то, что та играла ради «этой старой перечницы». Элизабет даже и в голову не пришло, что она может отказать главной голливудской сплетнице. Ей слишком хорошо были известны местные правила, и она попыталась объяснить их Монти, точно так же, как ей самой их когда-то разъясняла мать и «МГМ». Элизабет пыталась убедить Монти, что ему самому следует поддерживать с прессой добрые отношения — раздавать интервью, позировать для фото.
«Если ты меня послушаешь, — заявила она ему, — то станешь не только сверхзвездой мировой величины, но еще вдобавок получишь «Оскара»!»
Позже Джордж Стивенс вернул съемочную группу в Голливуд, в павильоны «Парамаунта», чтобы снять сцены в закрытых помещениях, а заодно снова пригласить на съемочную площадку репортеров. Дик Уильямс, редактор развлекательной страницы «Лос-Анджелес Таймс» появился как раз в тот момент, когда Монти и Элизабет готовились снимать эпизод с танцами, в котором Элизабет появляется в пышном белом кружевном платье без бретелек. Журналист не мог оторвать от Элизабет глаз. Заметив это, Сара подошла к нему, чтобы поговорить.
«Покажи ему нижние юбки», — велела она дочери.
Элизабет приподняла подол платья и прозрачные нижние юбки до самых трусиков.
«Дорогая, это уже слишком», — остановила ее Сара, продолжая при этом отвечать на вопросы журналиста об Элизабет и ее роли в фильме.
«Элизабет ни разу не позволялось говорить от своего имени, — вспоминал Стивене. — Когда мы собирались на завтрак в столовой, миссис Тейлор обычно предвосхищала любое ее высказывание, не давая сказать ни единого слова. «Элизабет считает», «Элизабет говорит» — наконец мне это до смерти надоело, и я заорал на нее: «Ну почему вы не дадите ей сказать все это самой!»
Иван Моффат, помощник продюсера ленты «Место под солнцем», вспоминает, как однажды, подойдя к Элизабет, он поздоровался с ней:
«Я сказал ей: «Привет, Элизабет! Как дела?» И тотчас словно из-под земли выросла миссис Тейлор: «А, добрый день, мистер Моффат. У Элизабет все в порядке. Она отлично проводит время».
Мужчины вроде Джорджа Стивенса и Ивана Моффата догадывались, что чрезмерное стремление Сары оградить дочь замешано на эгоистичном желании самой находиться в центре всеобщего
«Я спросила ее, какое сегодня число, — рассказывает актриса. — Она ответила, что не знает. Тогда я заметила, что на стуле рядом с ней лежит газета «Голливудский Репортер», и попросила ее посмотреть. Элизабет посмотрела и ответила:
«Бесполезно. Это вчерашний номер».
Другая женщина вспоминает, что стояла с Элизабет в очереди в буфете. Кинозвезда недоуменно разглядывала подносы с рыбой.
«Что это?» — спросила она.
Когда же ей ответили, что это копченая кета, Элизабет воскликнула:
«Ой, а как похоже на лососину!»
В те дни Элизабет пребывала в блаженном неведении относительно своей необразованности и поэтому особенно не переживала из-за того, что получает на студии лишь скудные крохи знаний.
Крохотное школьное здание из красного кирпича дало ей лишь самые необходимые навыки чтения и письма. Но с другой стороны, Элизабет сама не испытывала особой тяги к знаниям, а мать поощряла в ней совершенно иные устремления. Когда же кто-нибудь говорил Саре, что Элизабет должна развивать свой интеллект и продолжать образование в колледже, та лишь отмахивалась:
«Я уверена, что любая из этих студенточек с радостью поменялась бы с Элизабет местами».
Формальное образование юной кинозвезды сводилось к трем ежедневным урокам с учителем тут же на съемочной площадке. И как бы плохи ни были ее оценки, в конце года она автоматически переводилась в следующий класс. В результате, она так и не получила основ математики. Но зато у нее вошло в привычку считать на пальцах. Ее орфография иного заставила бы краснеть. Умение читать было подстать её знаниям математики — этот недостаток вынудил её отказаться от книг в пользу иллюстрированных журналов.
«Я знаю, что там полно всякой ерунды, — говорила она. — Там вечно что-нибудь про кого-нибудь сочиняют, в том числе и про меня. Но я все равно читаю все, что попадется мне под руку».
«С Элизабет невозможно было вести разговоры о книгах, о том, что происходит в мире и других подобных вещах, — вспоминает Марджори Диллон. — Но зато она всегда знала, кто сыграл главную роль в каком фильме, в чем он или она были одеты, кашемировые у них свитера или нет, и сколько денег они тратят на свои наряды».
В свои семнадцать лет Элизабет думала лишь о том, как стать настоящей кинозвездой. Она сосредоточила все внимание на своей исключительной внешности и на том, как повыгоднее продемонстрировать ее перед камерой. Эдит Хед, удостоившаяся «Оскара» за костюмы, созданные ею для ленты «Место под солнцем», вспоминает, как они с Элизабет примеряли вечерние платья, в которых та показывалась то в одном, то в другом эпизоде:
«Век не забуду, как Элизабет говорила: «Вам надо еще немного убрать в талии». Когда же я возражала, что, мол, талия и без того узка, она все равно настаивала: «А я хочу, чтобы было еще уже». В то время она имела талию в девятнадцать дюймов, и все равно заставляла нас затягивать ее еще туже.