Элизабет Тейлор
Шрифт:
Свести вместе «американского героя» и первую красавицу в мире казалось, в особенности для Сары Тейлор, замечательной идеей.
«Когда я увидела это открытое, это чудесное лицо, я подумала: «Вот он, тот самый парень». У меня, можно сказать, камень с души свалился. Моим волнениям настал конец», — заявила она. В то время Элизабет снималась в фильме «Юные женщины». Когда студия не нуждалась в ее присутствии, она обычно отправлялась в пляжный домик в Малибу, который ее семья снимала на лето. Обычно Элизабет сопровождала ее дублерша, Марджори Диллон.
«Элизабет не любила оставаться одна, и поэтому мне постоянно приходилось сопровождать ее, — рассказывала мисс Диллон. — Когда она бывала одна, ей не хватало уверенности в себе. Ей вечно требовалось, чтобы
И хотя все постоянно твердили Элизабет, какая она красивая, потрясающая, несравненная, ей требовалось все больше новых и новых тому доказательств. Она то и дело спрашивала: «Как я выгляжу?»; «Как мне идет эта прическа? Может, мне лучше ее переделать?»; «Как по-твоему, идет мне этот цвет, или мне попробовать другой?»
Ее вечно одолевали сомнения о том, как она выглядит, и поэтому то и дело вертелась перед зеркалом, выискивая недостатки. Однажды Элизабет заявила:
«Если я не выгляжу на все сто, то чувствую себя отвратительно».
Она трижды в день принимала душ и постоянно переодевалась. Мать вбила ей в голову, как важно выглядеть ухоженной, и поэтому она больше ни о чём не думала».
В «Юных женщинах» «МГМ» снова воспользовалась старым типажом актрисы — Элизабет достались роль хорошенькой, но испорченной девицы Эйми Марч. Эта картина была задумана в расчете на Джун Аллисон, в ту пору всеобщую любимицу «МГМ», а Элизабет, Джанет Ли и Маргарет О'Брайен должны были стать ей блистательным окружением. На съемках неизменно присутствовала Сара Тейлор, готовая рассказывать первому встречному, кто только был согласен ее выслушать, о том, что начать театральную карьеру ее вдохновила именно роль Эйми, сыгранная в театре «Арканзас-Сити».
Тем временем летний роман Элизабет и Гленна Дэвиса развивался чинно и важно, словно сошедший со страниц романов Луизы Мей Олкотт. Дэвис вспоминал: «Мы не пили и не курили, и я ни разу не притронулся к ней даже пальцем. Разумеется, мы целовались и все такое прочее, но вместе не спали».
«Элизабет обнимала Гленна за шею, но на этом все и кончалось», — говорит один человек, который знал их обоих летом 1948 года.
Свидания частенько происходили во время семейных пикников в Малибу, во время футбольных матчей на пляже с ее братом Говардом и его друзьями, во время походов в кино вместе с Джанет Ли и ее парнем. Одной из наиболее запоминающихся дат стало 26 августа, когда Гленн пригласил Элизабет на матч команды «Лос-Анджелес Рэме», во время которого он поставил рекорд, пробежав расстояние в 100 ярдов в полной футбольной выкладке и с мячом в руках всего за 10,8 секунды. Элизабет тогда не поняла всю важность этого достижения, однако ее явно поразило количество репортеров, преследовавших Гленна, и те фотографии, которые на следующий день появились в газетах.
Осенью того года «Мувитоун Ньюз» поместила репортаж о том, как Элизабет в аэропорту бросилась Дэвису на шею, провожая его в Корею. Она была безутешна, тем более что приложила все мыслимые усилия, чтобы удержать его дома.
За несколько месяцев до предполагаемого отъезда Дэвиса, Элизабет, будучи в Нью-Йорке, нанесла визит журналисту Фрэнку Фаррелу.
«Я был близко знаком с ее двоюродным дядей, Говардом Янгом, и поэтому меня тоже звали «Дядей», — вспоминал Фаррел. — Элизабет попросила меня встретить ее в восемь вечера в «Плазе». Когда я туда приехал, она сообщила, что мы едем на Сорок Восьмую улицу.
«Боже упаси! — воскликнул я. — Да нам же шагу не дадут ступить». «Да нет же, все будет нормально, Дядя Фрэнк. Мне ужасно туда хочется. Я просто обязана туда пойти». Итак, мы отправились туда. Разумеется, откуда мне было знать, что в тот вечер там обедали офицеры Вест-Пойнта. Элизабет заранее позвонила в ресторан и заказала столик на мое имя. Мы туда прибыли, и нас провели к столику, за которым сидело никак не меньше пятидесяти армейских офицеров. Как бывший морской гвардеец, не могу сказать, что я был на седьмом небе от счастья, но Элизабет абсолютно
Тренер подошел к ее столику, и Элизабет с ходу взяла быка за рога. Надо сказать, что тренер был явно озадачен такой напористостью. Он промямлил, что вряд ли сумеет что-либо для нее сделать, и шутливо предложил, чтобы она обратилась за поддержкой к своему дяде Говарду, поскольку тот — близкий друг генерала Эйзенхауэра».«На следующий день Элизабет загнала Говарда в угол, — продолжает Фаррел. — Она заявила, что если у него хватит смелости обратиться к Айку с подобной просьбой, то, значит, он даже более великий человек, чем я».
Благодаря своему «богатому дядюшке», Говарду Янгу, Фрэнсис Тейлор и его семья имели возможность вести такой образ жизни, какой иначе был бы им просто не по карману. Они проводили с ним отпуск на его ранчо в Висконсине, в его зимней резиденции во Флориде, в его сельском поместье в Коннектикуте. Мультимиллионер, торговец картинами жил в Нью-Йорке, в роскошной квартире на верхнем этаже высотного дома с видом на Центральный Парк, со своей женой-алкоголичкой Мейбелл, за которой требовался присмотр двадцать четыре часа в сутки. Перенесенная в двадцать два года свинка навсегда лишила Говарда возможности иметь собственных детей, и поэтому он особенно привязался к своему тезке, Говарду Тейлору, и Элизабет, которых жутко баловал. Когда племянница обратилась к нему со слезной просьбой поговорить с его старым приятелем Дуайтом Эйзенхауэром, чтобы оставить Гленна Дэвиса дома, Говарду Янгу ужасно не хотелось ее расстраивать, и поэтому он был вынужден обратиться к генералу с просьбой. Разумеется, его даже не стали слушать.
«Айк сказал, что Гленн Дэвис прежде всего армейский офицер, и лишь потом футболист, и что если он получил повестку в Корею, то, Бог свидетель, он туда и попадет, и на этом разговор был закончен», — вспоминал Фрэнк Фаррел.
Перед тем как уехать, Гленн Дэвис подарил Элизабет свой золотой футбольный мячик, и она повесила его на цепочку и носила на шее. «Этот мяч означает, что я обручена с Гленном», — сказала она. Со слезами на глазах Элизабет на прощанье расцеловала возлюбленного. «Я собираюсь дождаться Гленна, и мы поженимся, когда мне исполнится восемнадцать или девятнадцать. Как только я закончу сниматься в картине, то сразу же поеду в Корею, чтобы его проведать, — заявила она. — Я люблю Гленна и хочу быть вместе с ним».
В октябре того же года «МГМ» отправила Элизабет в Англию, на съемки картины «Конспиратор» с Робертом Тейлором. Сара, разумеется, отправилась вместе с дочерью, однако Фрэнсис Тейлор не смог присоединиться к ним по причине недостатка денежных средств.
По мере того, как звезда Элизабет поднималась все выше, соответственно менялся и ее образ жизни — как, впрочем, и ее матери. Во время пребывания в Лондоне они снимали двухместный люкс в отеле «Клэридж», а также имели в собственном распоряжении представителя студии, который выполнял роль пресс-секретаря. Кроме того, к Элизабет по поручению лос-анджелесского комитета по образованию был приставлен учитель, так как, согласно калифорнийским законам, она должна была ежедневно проводить по три часа за изучением школьных предметов. Во время пребывания в Лондоне, Сара и Элизабет выбили для себя поездку в Париж, потребовав при этом номер люкс плюс машину с шофером, чтобы иметь возможность осмотреть достопримечательности и сделать покупки. Студия взяла на себя все расходы, в придачу ко всему этому, по возвращении в Лондон, Элизабет в номере поджидала корзина с белыми орхидеями. Однако на Элизабет большее впечатление произвел более скромный букет — дюжина роз, стоивших Гленну Дэвису, который все еще находился в Корее, его месячного жалования и хлопот с пересылкой.