Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров
Шрифт:
— И каким образом?! — воскликнул Букингем. — ведь ее истеричная мать прячет ее.
— Думаю, ее мать поступает совсем не глупо: ведь если бы она не спрятала дочь, можно было быпоспорить на последний ломаный грош, что Елизавета попала бы в руки Глостера, как ее братья. И тогда у нас не осталось бы ни малейшего шанса.
— Послушайте, кузен, — совсем тихо продолжила она. — У меня при дворе есть преданный врач. Он доктор богословия и медицины, служивший Тюдорам и великим Глендоуэрам. Он энергичен и осторожен, и, как у большинства валлийцев, его смелость сродни творчеству.
— Смелость сродни творчеству? — Букингем, поудобнее уселся на своем стуле и отметил
— Он мечтает. И подбирает музыку к своим мечтам, — объяснила Маргарита. — И когда музыка его мечтаний начинает звучать в полную силу, захватывает его целиком, он чувствует прилив смелости и готов реально осуществить свои мечты, хотя на это может уйти вся его жизнь.
Букингем догадался, что именно ему суждено стать ходовой пружиной этих мечтаний и что часовой механизм уже запущен.
— Насколько я понимаю, ваша незаменимая пешка уже сделала первый ход — в Вестминстере?
— Несколько ходов.
— И тамошние дамы знают об этом?
— Он навещает вдовствующую королеву, эту несчастную страдалицу, как медик.
— Неплохо придумано! Я отлично понимаю вудвилльскую королеву: в ее отчаянном положении можно согласиться на все что угодно. Правда, сама Елизавета вряд ли захочет породниться с Ланкастерами и будет сопротивляться до конца.
— Не забывайте, что, прежде всего она думает о страшной участи своих братьев, — заметила Маргарита. — Она сказала доктору Льюису, что выйдет за моего сына — при одном условии.
— При каком же?
— Если мой сын получит корону, он отомстит за ее братьев.
— Да у него и выхода другого не будет! Ведь Плантагенет сам без боя не уступит и клочка английской земли! Только ценой собственной жизни, — сказал Букингем, вспомнив Ричарда с мечом в руке. Сам бы он, конечно, предпочел, чтобы дело обошлось малой кровью. Однако иное развитие событий вполне естественно, думал он, и совершенно неизбежно, а в устах Маргариты Бофорт будущее выглядело далеко не безобидно. Впрочем, он по опыту знал, что слабые женщины могут оказаться безжалостнее мужчин, когда считают, что в конечном счете поступают правильно. Возможно, потому, что берутся за дело с большей страстью.
— Я подумаю над тем, что вы сказали, — вот все, что пообещал Букингем. — Мне придется несколько месяцев провести в Брекноке с епископом Илийским, которого король вверил моим заботам.
Услышав, что Ричард невероятно удачно сыграл ей на руку, Маргарита и вида не подала, как рада этой новости.
— Этот священник с ярким интеллектом далеко пойдет, — учтиво ответила она. Маргарита не сочла нужным объяснять, что будущее прелата зависело от успешного исхода задуманного Ланкастерами дела, план которого созрел в его собственной светлой голове; и что как только прелат приехал в Брекнок, шустрый Льюис тут же побывал у него.
Решив, что незачем дальше подзуживать человека, которого она уже наполовину уговорила, Маргарита принялась весело болтать со своим родственником обо всяких пустяках, уверенная в том, что теперь будущность ее сына будут обсуждать при намного более благоприятных обстоятельствах и в более изысканных выражениях.
Длинные дождливые зимние вечера в Уэльсе проходили для Стеффордов более оживленно благодаря их гостю, хотя разговоры приняли совсем иной характер — не тот, на который рассчитывал король. А все потому, что тон им задавал Джон Мортон, который был и остался противником его восшествия на престол.
— Все эти подношения из разных городов, от которых он столь демонстративно отказывается, —
— Но у нас нет прямых доказательств, — пытался возражать Букингем.
— Тогда почему он не предъявит нам их живыми? — визгливо вмешалась его жена, Кэтрин Вудвилль. Она была тетей Нэда и Ричарда, и потому невозможно было запретить ей принимать участие в этих разговорах.
Епископ же, приподняв рукава своей роскошной рясы, протянул руку за бокалом, чтобы отведать замечательного хозяйского вина.
— Южане поддержат того, кого прочат в мужья Елизавете. Они любят ее. Помимо того что Елизавета хороша собой, она для них — дочь своего отца, который правил ими добрых двадцать лет. По общему мнению, этот молодой человек, Генрих Ричмонд, обладает не меньшими достоинствами, чем Глостер, — заметил Мортон. — Разве не очевидно, что их брачный союз положит конец непрерывным войнам между йоркистами и ланкастерцами, которые залили кровью нашу землю? Страна вздохнет спокойно, и появится возможность нести людям свет знаний с помощью недавно изобретенного печатного станка, наши моряки на равных с испанцами и португальцами ринутся открывать неведомые края, наши ремесленники наконец смогут создавать неувядающие произведения искусства вместо страшных орудий убийства? Разве ваша светлость не понимает что все эти предпосылки, вместе взятые, обеспечат стране мир и процветание, и у нас, может быть, даже настанет нечто вроде золотого века?
— Просто к алой розе привьют белую, — возбужденно выпалила Кэтрин.
Муж не отреагировал на ее ботаническую метафору, но Мортон, обладавший более живым воображением, подхватил:
— И получится одна безобидная золотая роза без шипов.
— Роза Тюдоров! — высокопарно произнес Букингем, который не любил, когда в его доме последнее слово оставалось не за ним.
— У Елизаветы и Генриха Тюдора может быть очень одаренный сын, — заметила Кэтрин Вудвилль.
И Букингем почувствовал, что во имя этого еще не рожденного ребенка он готов обратиться за помощью к иноземцу и отнять корону у Плантагенетов.
— Ну, а если наш благодетель примется силой насаждать заморские нравы, или захочет прибрать к рукам всю власть, или продаст нас французам, чтобы заручиться поддержкой Людовика Валуа? — спросил он, исчерпав этим все оставшиеся контраргументы.
— Он должен дать торжественную клятву, что женится на Елизавете, как только высадится на нашем берегу, — сказал Мортон.
— И, во всяком случае, он не убийца! — добавила Кэтрин.
— Даже если Ричард действительно убийца, он не отдаст и пяди английской земли! — в который уже раз подтвердил Букингем. Но епископ продолжал заливаться соловьем, и вскоре его речи вновь настолько увлекли Букингема, что он склонился над картой и напрочь забыл о зловещей улыбке Ричарда.