Ёлка для Ба
Шрифт:
– Завтра воскресенье, никто не работает, - отметил я голосом бесстрастного комментатора.
– Это правда, - повеселел отец.
– Я не могу завтра застать Кругликову, а тем более попасть к ней на приём.
– Значит, послезавтра, - мать была неумолима.
– Почему ребёнок до сих пор не спит?
– Сейчас пойдёт, - сказал отец.
– Последние свободные деньки догуливает...
Опять настала моя очередь:
– Завтра воскресенье. Мы могли бы все вместе пойти погулять. Может быть, последний раз в этой ча... в этом городе.
–
– фыркнула мать.
– Куда это в этой ча... в этом городе можно пойти погулять? В тиянтир?
– Во двор, - сказал отец.
– В парк, - сообщил я.
– Или вот: в аттракцион.
– Я так и знала, - объявила мать, - он тоже помешался на балагане.
– Щиколату захотелось?
– помрачнел отец, обнаруживая заодно куда большую информированность, чем ему полагалось.
– Я думал, - сказал я, - что вам будет интересно.
– Он намеревался вытерпеть эту пытку из-за нас, - объяснила мать. Мученик, он хотел принести себя в жертву ради нас.
Тут я понял, что эти флеши неприcтупны, и что мне пора уносить ноги, пока их защитники не перешли в наступление.
– Ладно, - я сделал шаг к двери, - спокойной ночи. Но только завтра воскресенье, а переезд - действительно скоро.
– Он повторяет одно и то же, - сказал отец.
– Ему тоже всё идёт на пользу. Что же, значит, он уже не интеллигент? Кстати, ренегат, ты почему это взламываешь запертые от тебя ящики?
– Какие ящики?
– спросила мать.
– Такие деревянные, - съехидничал отец.
– С железными замками. Где лежит, например, Суламифь.
– Я не знал, что она именно от меня заперта, - парировал я.
– Ты думал, наверное, от Ба, - сказала мать.
– Ну, и что же ты нашёл в Суламифи?
– Что нужно мыть каждый день уши и шею, - догадался отец.
– И всерьёз готовиться к школе, уже сейчас начинать новую жизнь. То есть, перестать валяться в постели до семи часов, а вставать без четверти семь - понял?
– И не таскать с печи спички, - добавила мать, - кстати, как ты их используешь? Жаль, что у твоего отца не сложилась привычка подсчитывать ежедневно свои папиросы.
– Нет, я не курю, - возразил я, ещё на шаг продвигаясь к двери, спокойной ночи.
– Спокойной-спокойной, - отец пристально рассматривал меня, его явно заинтересовала папиросная тема.
– Хм, - кашлянула мать, и я вылетел из столовой в кабинет, немедленно забрался в свою кулибку и стал зализывать раны. Душевные, пока ещё. В своей кулибке громко шептались Ю с Изабеллой. Верещал электросчётчик. Луна просунула пальчик в ставенную щель. Мне удалось, наконец, собрать и выстроить мои разбитые батальоны.
– Проштрафился, младенец?
– спросила Изабелла из темноты.
– Что за побоище у вас там было?
– Добрый папаша, - сказал Ю, - перестал держать в обаянии умного сына. Сын же обязан отца по-прежнему уважать. Задача сложная. Эй, племянник, ты вообще-то знаешь своего отца, кто он и что?
– Я знаю, - ответил я, как раз закончив смотр уцелевших в первой атаке
– Э... нет, - возразил Ю, - ты не можешь знать. Знания о других мы собираем всю нашу жизнь, но никогда не можем окончательно сказать: всё, я знаю о ком-то всё. Ведь этот другой продолжает жить, и таким образом увеличивается область нашего незнания о нём. Только много лет спустя, когда его, скажем, уже не будет...
– Очаровательная мысль, - вступила Изабелла.
– И очень кстати, по верному адресу. Просто прелесть.
– Да-да, - смутился Ю, но ненадолго.
– Но... знаешь ли, например, ты, что твоё вот это слово "прелесть" имело раньше совсем иной смысл? Не красота - а соблазн, обман. И, кстати, слово "обаяние" тоже. Поэтому, например, когда о Ба говорят, что она обаятельна, то говорят двусмысленность.
– И довольно точно определяют... Но, прости, это ты ведь сказал: в обаянии, а не кто-то там?
– Не я, Некрасов.
– Но ты и мне говорил: обаятельная...
– Тебе, но о Жанне!
– А... о Жанне. Тогда это всё же твоё, а не Некрасова, словцо ещё скорей нужно отнести к Ба.
– Да тише ты! Ну причём тут Ба?
– А разве она не предпочитает мне Жанну? Как же тогда она может быть не причём? Вы распространяете миф, что Ба не от мира сего и ни в чём не принимает участия. А между тем - всем известно, что даже... даже хорошая репутация Ди сделана ею. Эта репутация была бы невозможна без запрета писать романы на эсперанто. А кто наложил запрет? Ба наложила, запретила ему сидеть и пухнуть в кресле, и велела ему заняться серьёзным делом. Она взяла его за шиворот и сказала: Лазарь, встань из-за стола свoего и ходи. И Ди поехал на Карантинку, а в следующий раз на Жилмассив смотреть больного младенца. И Ба говорила так много раз, пока Ди не привык ходить сам. В этом и секрет её обаяния: все её считают не причём.
– Кроме тебя...
– Кроме меня, я же вижу, что она охотно променяла бы меня на Жанну. То есть, она предпочла бы видеть в роли твоей жены мою сестру.
– Да какая ей-то разница?
– Вот-вот, опять ваше "не причём"... А между тем и Ба женщина, а не дух. И ей нравится, что Жанна на неё похожа. И ей не нравится, что я на неё не похожа. А Жанне... да, Жанне она бы охотно передала роль не только твоей жены, но и свою собственную. Вот, в этом-то и заключается её: причём.
– Какую-такую роль? И в чём там у них сходство? Я понимаю, когда говорят о моём сходстве с Ди. Я понимаю, когда говорят о сходстве Ба с моим братом. Я понимаю, наконец, твоё сходство с Жанной - это ведь так всё естественно! Но откуда бы взяться у Жанны сходству с Ба? Это мистика, нечто, вроде твоих обезьянок.
– Реальней обезьян ничего нет. Разве что их почки. Да ты посмотри на Жанну открытыми глазами, особенно на её профиль, на манеру подрагивать головой... Ни у кого не найдёшь такого сходства с Ба, разве что вон... у мальчишки. Но разве ты можешь так на неё глянуть! Разве я не вижу, как ты на неё глядишь?