Ёлка для Ба

Фальков Борис

– Как?
– квакнул Ю незнакомым мне голосом.

– И как твой братец это делает?

– А это как?
– почти совсем без голоса.

– Нам тоже нужна отдельная квартира, - заявила Изабелла.
– Это решение вопроса. Иначе я буду вынуждена принять предложение моего заведующего кафедрой...

– Это какое же?

– А какое ты думаешь?.. Конечно, поступить в аспирантуру. А именно: на стационар. И там получить комнату.

– Это называется предложением поступить в аспирантуру, - прошипел

Ю.

Я понял, что настал мой момент. И протрубил под одеяло:

– А почему почки обезьяны реальней самой обезьяны?

– Слово "реальный" имеет двоякий смысл, - с облегчением объяснил Ю.

– Так он ещё не спит?
– спросила Изабелла.
– Вот тебе твоё воспитание, педаго-ог.

– Завтра воскресенье, - сказал Ю.
– Не страшно.

– Завтра воскресенье, - подхватил я, - давайте...

– В этом доме меня ни во что не ставят, - объявила Изабелла.
– Даже то, что я знаю иностранные языки, не переводит меня в разряд...

– Подумаешь! Ди знает древнееврейский, - сказал Ю.
– В какой разряд зачислять его?

– Вот именно! Мне хочется плакать.

– Об этом не говорят, - сказал Ю, - а просто плачут.

– Я и плачу, когда в этом доме не могу пройти ночью в туалет! Я должна полностью одеваться!

– Не плачь, Изабелла, - сказал я.
– Ты завтра оденешься днём, и мы пойдём гулять, завтра воскресенье.

– Это куда же мы пойдём? На спортплощадку, в волейбол играть?

– Ну, можно пойти посмотреть аттракцион на Большом базаре.

– Всё ясно?
– вскричала Изабелла.
– И этот туда же. Может, и ты хочешь полюбоваться там на Жанночку?

– Там Ася, - сказал я.

– Действительно, - вставил Ю.
– Что там тебе смотреть? В прошлый раз ты уже всё видел.

– Не всё, - возразил я, - я не видел кормления тигров.

– Они жалкие, - сказал Ю.
– Животных вообще жестоко держать в клетках.

– И в боксах, ты это хотел сказать!
– снова вскричала Изабелла.
– Филолог двусмысленности, ты спроси лучше племянника, выучил ли он то английское стихотворение, которое я три дня назад ему задала!

– Ты выучил?
– спросил Ю.

– Я выучу, - ответил я, понимая, что и тут моё дело сорвалось. К тому же, тут мне угрожали раны посерьёзней.
– Спокойной ночи.

– Спо-ко-ойной, - ехидно протянула Изабелла.
– Когда выучишь стихотворение, поди спроси Ба, не захочет ли она пройтись с тобой на базар.

– Кстати, то стихотворение Некрасова про умного Ваню, - заговорил Ю, напомни мне завтра, я тебе его дам. Выучишь и его, пора, действительно, и к школе готовиться. Неудобно как-то, если племянник учителя русской литературы...

– Спокойной ночи, - прервал я его почти хамски. Он стал раздумывать, обращать ли ему на это внимание, или нет. А я не

стал дожидаться его решения, закрыл клапан кулибки, на этот раз - однослойной по случаю августа, и постарался уснуть. Воспитание всё же дало свои плоды: утро вечера, я знал, мудреней. Я не знал, правда, как изменяется смысл этого выражения одной лишь буквой Ё: мудрёней. То есть, указанная Изабеллой двусмысленность как всеобщий признак всего существующего открылась мне ещё не вполне.

По утрам Ба выглядела особенно свежей, несмотря на то - или благодаря тому - что задерживалась в постели дольше других. Напасть на неё следовало именно утром, так подсказывала интуиция, не требовавшая объяснений: почему именно так. Я воспользовался своим правом - разведчик-пластун - и подвёл мину под башню, когда Ди пошёл бриться и в их спальне на несколько минут сложилась очень благоприятная, да и просто приятная обстановка. Ба приняла меня в постели. Я нырнул к ней под одеяло. В её кулибке пахло духами и крахмалом. Очень комфортабельная кулибка.

В моём распоряжении было минут десять, не больше, до того, как вражеские подкрепления закончат бритьё и вернутся на свои позиции. Я открыл действия пулемётной очередью:

– Доброе утро, Изабелла говорит, отец ведёт следствие на Большом базаре из-за Жанны, и почки обезьянки важней самой обезьянки. А Ю говорит, "умный сын" это двусмысленное выражение. А я их не понимаю ни в каком смысле.

– Не следствие, а экспертизу, - возразила Ба.
– Отец твой не следователь. Надо научиться выражать свои мысли точно.

Одним ударом она отбила все мои подачи. Теперь на любой из моих вопросов можно было ответить: а точнее?

– Говорят ещё, - сбавил я темп, - что я похож на тебя. Это правда?

– Как сказать... Вот, у тебя болит сердце?

– Нет, - испугался я, - а что?

– Вот видишь!
– сказала она.
– А у меня болит.

Я снова обломал зуб о каменную кладку башни. В полумраке спальни лицо Ба испускало слабое свечение. Её ладонь лежала на моём лбу, пальцы ритмично пожимали виски. Моя щека прильнула к её мягкому боку... Она опережала меня на несколько ходов, про сердце - это было здорово придумано: этого хватит на целый день. Я ещё убавил темп и зашёл с фланга:

– Ты бы вышла и посидела в сквере, сразу после завтрака. Оно и перестанет.

– Напротив, - возразила Ба.
– Сегодня будет очень жарко, так что лучше не выходить. К тому же, по воскресеньям в сквере слишком много народу.

– Ага, воскресенье... Значит, мы не будем сегодня заниматься музыкой. А жаль.

– Жаль!
– с неподражаемой интонацией воскликнула Ба, и сжала мне виски чуточку сильней.
– Неужто действительно: жаль? Я была бы счастлива.

Я нисколько не поверил этой её наивности.