Элси Динсмор

Финли Марта

— Давай отложим до завтра, Динсмор, нас это вполне даже устраивает, — вступились несколько джентльменов, в то время как Аделаида добродушно добавила: — Давай я сыграю это, Хорас, я думаю, что могу сделать это не хуже Элси.

— Нет, — ответил он, — когда я даю распоряжения своему ребенку, то только для того, чтоб он слушался. Я сказал, чтобы она сыграла. Она не должна воображать, что может иметь свое мнение о том, что правильно и что неправильно вразрез с моим.

Элси сидела со сложенными на коленях руками, слезы бежали из-под ее опущенных век по бледным щекам. Она дрожала,

но не выглядела упрямой, выражение личика было кроткое и смиренное, хотя ни одним жестом она не выразила желания выполнять отцовское приказание.

Был какой-то момент молчаливого ожидания, затем он сказал очень суровым тоном:

— Элси, ты будешь сидеть здесь до тех пор, пока не научишься слушаться, если это будет даже и до следующего утра.

— Хорошо, папа, — едва слышно ответила она. Все разошлись, оставив ее одну.

— Теперь ты видишь, Хорас, что тебе нужно было послушаться моего совета, — высокомерно заметила миссис Динсмор. — Я прекрасно знала, чем это закончится.

— Простите, — ответил он, — но это еще не конец. И я думаю, что она извлечет из этого урок, или ей придется иметь дело с более сильной волей, чем ее собственная.

Поза Элси была очень неудобной. Стульчик был высокий и без спинки и, казалось, становился все более и более неудобным, по мере того как медленно тянулись бесконечные минуты. Никто к ней не подходил, и казалось, что даже не замечал, хотя она слышала их разговоры в разных частях комнаты. Она сознавала, что время от времени на нее поглядывали. Будучи робкой и стеснительной, Элси едва могла выдержать. Кроме того, она была опечалена тем, что расстроила своего отца, и боялась, что лишится его внимания, которое последние несколько месяцев так украшало ее жизнь. Вдобавок ко всему возбуждение, духота и напряжение вызвали нервную головную боль. Почувствовав опасность упасть, она наклонилась и положила головку на край рояля.

Прошло два часа. К ней подошел мистер Травилла и сочувствующим тоном проговорил.

— Мне очень, очень жаль тебя, мой маленький друг, но ты лучше подчинись твоему папе. Я вижу, что ты очень устала сидеть здесь, но должен предупредить тебя, что ты его не победишь. Я знаю его многие годы, и более настойчивого человека я не встречал. Может быть, тебе лучше спеть песенку? Это же не займет много времени, и тогда все твои страдания прекратятся.

Элси подняла голову и мягко ответила:

— Благодарю вас за сочувствие, мистер Травилла, вы очень добры. Но я не могу этого сделать, потому что Иисус сказал: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10:37) и я не могу ослушаться Его, даже ради того, чтобы угодить моему дорогому, милому папе.

— Но, мисс Элси, почему ты думаешь, что это будет непослушанием Ему? Разве есть какие-нибудь стихи, которые говорят о том, что в воскресенье нельзя петь песни?

— Мистер Травилла, написано, что этот день должен быть святым для Господа, чтобы мы не думали то, что не прославляет Господа, не говорили пустые слова и не занимались ничем в свое собственное удовольст-иие, но весь день должен быть проведен за изучением слова Божьего, в служении Ему и благодарении, а в этой песне нет хваления Богу,

ни единого слова о Боге или о небе.

— Это правда, Элси, но ведь это такое ничтожное дело, и я не думаю, что от этого будет какой-то вред или что Бог сильно рассердится на тебя за это.

— Ах, мистер Травилла! — воскликнула она с неподдельным удивлением в глазах, — конечно же вы знаете о том, что нет маленького греха, и разве вы не помните о человеке, который в субботу собирал дрова?

— Нет, а что это за история?

— Бог повелел, чтобы его побили камнями, и так и было. Разве вы не посчитали бы это за очень маленькое дело?

— Да, я думаю, что это так. — И он отошел с печальным выражением лица.

— Динсмор, — обратился он, подходя к своему другу. — Я уверен, что этот ребенок очень добросовестный, может быть, лучше оставишь ее в покое в этом вопросе?

— Ни за что, Травилла! — резко ответил он. — Это впервые она восстала против моего авторитета, и если я ей уступлю сейчас, она подумает, что теперь всегда будет по ее. Нет, чего бы это ни стоило, я должен ее сломить, она должна понять, что моя воля является для нее законом.

— Правильно, Хорас, — подхватил старший мистер Динсмор, — дай ей понять с самого начала, что ты являешься господином, тогда все станет на свои места.

— Извини меня, Динсмор, — возразил Травилла, — но я должен сказать, что родитель не имеет права заставлять ребенка поступать против своей совести.

— Вздор, — ответил его друг с легкой злобой, — Элси еще слишком мала иметь свое мнение вразрез с моим, она должна мне предоставить решать эти вопросы до тех пор, пока подрастет.

Эвершам, который то и дело поглядывал на Элси, подвинул свой стул к Аделаиде и тихонько спросил:

— Мисс Аделаида, я глубоко сожалею о проблеме, которую я нечаянно создал, и если только вы подскажете мне, как я могу это исправить, я буду вам бесконечно обязан.

Аделаида покачала головой:

— Ничто не сдвинет Хораса, когда он что-то надумал, а что касается Элси, то никакая сила на земле не заставит ее сделать то, что она считает неправильным.

— Бедный ребенок! — вздохнул Эвершам. — Откуда она набралась таких идей?

— Частично от одной набожной шотландки, которая много времени провела с ней с самого ее рождения, а частично, я думаю, из Библии. Она никогда с ней не расстается.

— Вот как? — И он замолчал, задумавшись. Медленно прошел еще один час, и прозвучал звонок к чаю.

— Элси, — сказал, подойдя, отец, — ты уже готова подчиниться мне? Если да, то мы немножко задержимся, чтобы услышать песню, а потом ты можешь пойти имеете с нами в столовую.

— Дорогой мой папа, я не могу нарушить день Гос-подень, — ответила она тихим, нежным голосом, не поднимая головы.

— Прекрасно, а я не могу нарушить свое слово, ты должна сидеть здесь до тех пор, пока подчинишься, и останешься голодной. Ты не только себе испортила все своим непослушанием и упрямством, Элси, но оскорбляешь и расстраиваешь меня очень сильно, — добавил он приглушенным тоном. Эти слова больно кольнули маленькое любящее сердечко. Он отошел, а горячие горькие слезы покатились по ее щекам.