Эмансипированные женщины
Шрифт:
— Да, раза два я писала ей, — в замешательстве ответила Мадзя.
— Как два раза! — воскликнула дама. — Кому выпало счастье иметь подругу в таких сферах, тот должен поддерживать с ней постоянную переписку. Я влюблена в панну Сольскую. Какой ум, какая скромность и благовоспитанность!
— Вы знакомы с панной Сольской? — вмешалась в разговор панна Малиновская, со свойственным ей спокойствием глядя на толстуху.
— Лично нет, еще не имела чести познакомиться. Но пан Згерский столько мне о ней рассказывал, что я даже набралась смелости и попросила ее
Пухлые щеки пани Коркович затряслись.
— Простите, сударыня, — продолжала она, моргая глазами, — но я без волнения не могу вспоминать об этом. Только панне Сольской, только семейству Сольских я первая нанесла бы визит, так я преклоняюсь перед ними… К тому же такое близкое соседство…
Лицо Мадзи сияло от восторга, когда она слушала разглагольствования пани Коркович. Какое счастье попасть в дом, где так любят твою подругу! И какая, наверно, благородная женщина сама пани Коркович, если она сумела оценить Аду по достоинству, даже не зная ее! Зато лицо панны Малиновской ничего не выражало, а может, выражало скуку или насмешку. Она сидела выпрямившись, и большие глаза ее смотрели так, что трудно было понять, что, собственно, привлекает ее внимание: пани ли Коркович, ее ли гостиная, заставленная пестрыми гарнитурами мебели, или два огромных ковра на полу, из которых один был темно-вишневый, а другой светло-желтый.
Когда хозяйка поднесла к губам кружевной платочек, словно давая понять, что она уже излила все свои восторги, панна Малиновская спросила:
— В чем будут заключаться обязанности панны Бжеской у вас?
Пухлая дама смешалась.
— Обязанности? Никаких! Быть компаньонкой моих дочерей, чтобы они приобрели хорошие манеры, и помогать им в ученье, собственно, следить за ними. Мои девочки берут уроки у лучших учителей и учительниц.
— А какое вы назначаете жалованье панне Бжеской? Насколько я помню…
— Триста рублей в год, — прервала ее дама.
— Да, триста рублей, — повторила панна Малиновская и, повернувшись к покрасневшей от изумления Мадзе, прибавила: — На протяжении года у вас будет одна свободная неделя на рождество, вторая на пасху и месяц летом, когда вы можете навестить родителей.
— Ну, разумеется! — подтвердила пани Коркович.
— И само собой разумеется, в доме пана и пани Коркович с вами будут обходиться как со старшей дочерью…
— Даже лучше: я ведь знаю, кого беру в дом!
— А теперь позвольте мне посмотреть комнату панны Бжеской, — продолжала начальница, поднимаясь с золоченого креслица с таким равнодушием, точно это был самый обыкновенный табурет.
— Комнату? — повторила пани Коркович. — Ах да, комнату панны Бжеской… Прошу!
Мадзя, как автомат, последовала за панной Малиновской. Под предводительством подвижной хозяйки дома они миновали длинную анфиладу гостиных и кабинетов и очутились в небольшой, но чистой комнате с окном, выходившим в сад.
— Кровать я сейчас велю принести, —
— Вот видите, у вас и пепельница есть на случай, если вы когда-нибудь научитесь курить папиросы, — сказала Мадзе панна Малиновская.
— Ах, это пепельница моего сына, он иногда любит здесь вздрем… почитать после обеда, — ответила смущенная хозяйка дома. — Но он больше сюда не заглянет.
— До свидания, сударыня, — сказала вдруг панна Малиновская, пожимая пани Коркович руку. — Благодарю вас за условия. Будьте здоровы, Мадзя, — прибавила она, — работайте так, как вы умеете, и помните, что мой дом всегда открыт для вас. Конечно, до тех пор… пока не приедут ваши друзья и покровители Сольские, которых я временно заменяю, — прибавила она с ударением.
— Ах! — вздохнула пани Коркович, глядя на Мадзю с выражением материнской любви. — Уверяю вас, Сольские останутся довольны!
Когда после осмотра дамы вернулись в гостиную, они застали там двух изящно одетых, вполне сформировавшихся барышень, пожалуй, слишком сильно затянутых в корсеты. Обе были блондинки с красивыми чертами лица, только у одной лоб был наморщен, точно она на кого-то сердилась, а у другой брови высоко подняты и рот полуоткрыт, точно она чего-то испугалась.
— Позвольте представить вам моих дочерей, — сказала хозяйка дома. — Паулина, Станислава!
Обе девочки сделали панне Малиновской реверанс по всем правилам, причем брови у Станиславы поднялись еще выше, а лоб у Паулинки избороздили еще более угрюмые морщины.
— Панна Бжеская, — сказала хозяйка дома.
— О, мы знакомы! — воскликнула Мадзя, целуя девочек, которые покраснели и мило улыбнулись ей, одна с некоторой горечью, другая — с выражением меланхолии.
— Всего хорошего, сударыня, — повторила панна Малиновская. — До скорого свидания, Мадзя! Будьте здоровы, дети!
Мадзя проводила начальницу до лестницы и, целуя ее в плечо, прошептала:
— Боже, как я боюсь!
— Не беспокойтесь, — ответила панна Малиновская. — Я таких господ знаю, мне уже ясно, чего им надо.
Когда Мадзя вернулась в гостиную, пани Коркович отошла от золоченого гарнитура и уселась в бархатное кресло, а Мадзе указала на стул.
— Вы, сударыня, давно имеете удовольствие знать Сольских? — спросила дама.
В эту минуту девочки схватили Мадзю за руки и в один голос крикнули:
— А что, Вентцель все еще учится в пансионе?
— А про пани Ляттер вы слыхали?
— Линка! Стася! — прикрикнула на них мать, хлопнув рукой по подлокотнику кресла. — Сколько раз я вам говорила, что воспитанные барышни не перебивают старших? Сейчас… Ну вот и забыла, о чем хотела спросить панну Бжескую!
— Ну конечно, все о тех же Сольских, имение которых по соседству с папиной пивоварней, — с сердитым видом ответила Паулинка.
— Линка! — погрозила ей мать. — Линка, ты своим поведением вгонишь меня в гроб! Помни, я недавно вернулась из Карлсбада!
— Но, мама, вы уже едите салат из огурцов, — вмешалась Стася.