Эмансипированные женщины
Шрифт:
— Ах! — вздохнул Згерский, томно закрыв глазки.
В зале воцарилась тишина, только там и тут послышался шепот:
— А это что еще такое?
— Никого еще так не представляли!
— Можно подумать, что сам королевич явился!..
Но ропот стих. Норский был так хорош собою, что мамаши и тетушки, поглядев на него, уняли взрыв негодования, а дочки и племянницы готовы были простить ему все.
— Красив, как смертный грех! — сказала перезрелая эмансипированная девица восемнадцатилетней щебетунье с синими глазками.
Щебетунья ничего не ответила, но сердце у нее
Представленный гостям, Норский обменялся любезностями с самыми почтенными дамами и направился вдруг к фортепьяно. Присутствующим казалось, что в эту минуту от фортепьяно и группы, сидящей около него, исходит сияние.
— Кто там сидит?
— Линка и Стася.
— А с кем он так разговаривает?
— С гувернанткой Корковичей.
— Кто она? Как ее зовут?
Достаточно было Норскому несколько минут поговорить с Мадзей, которой до сих пор никто не замечал, чтобы все взоры обратились на нее. Пожилые дамы попросили хозяйку дома представить им гувернантку, а барышни гурьбой кинулись здороваться с Линкой и Стасей, чтобы при этом познакомиться с Мадзей.
Даже молодые фабриканты ленивым шагом подошли поближе к гувернантке или издали уставили на нее глаза.
— Хо-хо! — прошептал один из них. — А девка-то хороша!
— А какая грация! Живчик!
— Эта бы закружила!..
— Смотря кого! — пробормотал молодой винокур, слывший силачом. — А ты что скажешь, Бронек?
— Да оставь ты меня в покое! — сердито ответил молодой Коркович.
— Черт побери! — вздохнул четвертый.
— Ну-ну, молодые люди, придержите языки, она девушка честная, — прервал их вполголоса Коркович-старший.
— Что это вы, папаша, так за нее заступаетесь? — грубовато спросил пан Бронислав, глядя исподлобья на своего родителя.
Улучив удобную минуту, кругленький, как шарик, пан Згерский подкатился к хозяйке дома и, глядя на нее влюбленными глазами, заговорил сладким голосом:
— Великолепный вечер, даю слово! Я насилу вытащил Казика, он хотел увезти меня к графу Совиздральскому…
— Как, он мог не прийти к нам? — в изумлении спросила дама.
— Ну, я этого не говорю! Просто нет ничего удивительного, что такого баловня, который изведал свет, тянет в общество молодых ветреников. Там должны быть князь Гвиздальский, граф Роздзеральский… золотая молодежь, — толковал Згерский.
— Ну, на ужин-то вы останетесь у нас, — с некоторым раздражением сказала дама.
Згерский подкрутил нафабренный ус и молитвенно вознес очи к небу. Когда пани Коркович отошла, он приблизился к Мадзе и, нежно пожав ей руку, сказал голосом, трепетавшим от избытка чувств:
— Позвольте напомнить, сударыня… Згерский. Друг, — тут он вздохнул, — покойницы и, осмелюсь так назвать себя, ваш друг…
Мадзя была так смущена всеобщим вниманием, что, желая хоть минуту отдохнуть, показала Згерскому на стул рядом с собою.
Пан Згерский присел и, склонив ослепительную лысину, как бы запечатлевшую благость души, понизил голос и вкрадчиво заговорил:
— Я рад видеть вас в этом доме. Полгода я от души советовал Корковичам пригласить вас, и… весьма рад, что план мой удался. Давно вы имели известия от панны Элены?
— О,
— Да! — вздохнул Згерский. — Она, бедняжка, еще не рассеялась. В судьбе этих детей, Казика и Эленки — с вами я их всегда буду так называть, — я принимаю живое участие. Для того чтобы упрочить их будущность, я должен сблизиться с Сольскими, и вы поможете мне в этом. Правда?
— Чем же я могу помочь вам? — прошептала Мадзя.
— Вы много можете сделать! Все! Одно вовремя, к месту сказанное слово, один намек мне… Панна Магдалена, — говорил он растроганно, — судьба этих детей, детей вашего задушевного друга, не безразлична мне… Мы с вами должны заняться их будущностью. Вы будете помогать мне, я вам. Мы союзники! А теперь — за дело, и держать все в тайне!
Он поднялся и окинул Мадзю таким взглядом, точно вверил ей судьбы мира. Затем он многозначительно пожал ей руку и исчез в толпе.
От печки к Мадзе медвежьей походкой направился пан Бронислав.
— Что он там вас морочит? Вы ему не верьте!
По другую сторону стула рядом с Мадзей очутился пан Коркович-старший.
— Что за тайны поверяет вам Згерский? Не советую секретничать с ним, это старый волокита.
— А что вам, папаша, до того, кто за кем волочится? — бросил пан Бронислав, косо поглядев на родителя.
Мадзя думала о Згерском и не заметила этой стычки между сынком и папашей. Она видела Згерского в пансионе пани Ляттер после бегства начальницы, он произвел на нее тогда не особенно приятное впечатление. Кажется, не очень лестно отзывалась о нем панна Марта, хозяйка пансиона, сейчас его ругают Корковичи…
«Згерский, видно, добрый человек, — подумалось Мадзе, — но у него враги. Для Эленки и пана Казимежа я, конечно, сделаю все. Только что же я могу сделать для них?»
Она была растрогана заботой Згерского о детях пани Ляттер и гордилась тем, что он доверил ей свою тайну.
Пани Коркович усиленно занимала гостей, к каждому из них она обратилась с каким-нибудь вопросом, каждому сказала что-нибудь приятное или оказала любезность, каждого постаралась развлечь. Но как ни занята она была, все же от нее не ускользнул успех Мадзи. Какой-нибудь час назад никому не известная, никому не представленная, всеми забытая гувернантка стала вдруг на вечере главной фигурой. К ней несколько раз подходил герой вечера пан Норский и дольше всего беседовал с нею; ее о чем-то просил, не то посвящал в какие-то тайны человек с такими связями, как пан Згерский; вокруг нее вертелись барышни, с нею знакомились дамы почтенного возраста и с весом в обществе; на почтительном расстоянии ее пожирали глазами молодые люди.
Кажется, даже из-за этой девчонки — а пани Коркович редко ошибалась в подобных случаях — произошла стычка между ее собственным мужем и родным сыном. Нет ничего удивительного, что на ясном челе хозяйки дома прорезалась морщина, которая отнюдь не гармонировала с добродушной улыбкой, игравшей на ее лице.
— Вас заинтересовала наша гувернантка… Правда, недурна? — спросила пани Коркович у Згерского, который все вертелся около нее.
— О, я давно ее знаю, — ответил тот. — Задушевная подруга панны Сольской…