Эмансипированные женщины
Шрифт:
Мадзя расплакалась, и обеспокоенная пани Коркович сменила вдруг суровый тон на нежный.
— Но, панна Магдалена, я хотела сделать для вас лучше, мне вас жалко, — говорила она, думая про себя, что, если Мадзя уйдет, исчезнет последняя надежда познакомиться с Сольскими. А так они, может, как-нибудь и навестят ее…
Однажды вечером, — это был будний день, — к дому Корковичей снова подкатила карета Ады, и камердинер вручил Мадзе письмо.
«Позавчера, — писала панна Сольская, — Эленка с отчимом и его семьей вернулась из-за границы. Сегодня
Пани Коркович охотно разрешила Мадзе уехать, и та в крайней тревоге, надев новое платье, поехала к Аде.
В передней лакей остановил камердинера и стал о чем-то шептаться с ним. Через минуту вбежала горничная Ады; узнав Мадзю, она снова убежала, однако тут же вернулась и попросила гостью в комнаты.
— Только, барышня, входите потихоньку и станьте поодаль, там одна барыня вызывает духов, — в волнении говорила горничная.
— Какая барыня?
— Жена отчима Норских. Четверть часа назад ее схватило, нашло на нее.
Мадзя осторожно проскользнула в полуотворенную дверь тетиной Ады и, остановившись на пороге, увидела странную сцену. Посредине комнаты, за столиком, сидела женщина лет тридцати, с остановившимися глазами и волосами, рассыпавшимися по плечам, как львиная грива. На лице ее застыло странное выражение изумления и страха. Рядом с нею стоял красивый брюнет и как будто о чем-то спрашивал. Остальные сидели в разных уголках тетиной, впившись глазами в ясновидицу.
Брюнет повторил вопрос, но женщина не ответила. Она обратила глаза на Мадзю и, внезапно протянув к ней руки, звучным голосом воскликнула по-английски:
— Вот избранница!
Она закрыла глаза, нахмурила брови, словно с трудом собираясь с мыслями, и прибавила с удивлением:
— Странно, я не вижу избранника? Хотя он велик и могуч… Да, могуч!
Голова ее упала на подлокотник кресла, на лице появилось выражение усталости.
— Не хочу, не хочу! — повторяла она и все терла руками глаза.
Брюнет нагнулся и дунул ей в лицо. Прошло несколько минут.
— Я спала? — спросила ясновидица со смехом; однако голос у нее изменился.
Когда Мадзя снова посмотрела на нее, ей показалось, что за столиком сидит другая женщина: страшные за минуту до этого глаза потухли, вдохновенное лицо стало добрым, а потом шаловливым. Женщина поднялась с кресла и перешла на диванчик, смеясь и вытирая слезы.
— Ах, оставьте! — говорила она по-английски. — Я давно так не уставала.
Все стали здороваться с Мадзей. Ада познакомила ее с красивым брюнетом, который оказался отчимом Норских, паном Арнольдом Ляттером, затем с его женой, которая все еще не могла очнуться. Затем к Мадзе подбежал Сольский и с жаром приветствовал ее, за ним пан Казимеж, который казался озабоченным, и, наконец, Дембицкий, как обычно, рассеянный и равнодушный.
Только панна Элена Норская не поднялась с кресла, а когда Мадзя, поздоровавшись со всеми, подошла к ней, издали протянула ей руку и сказала по-польски с легкой иронией:
— Ну, милочка, ты разве что за Бисмарка должна выйти, раз прорицательница говорит, что твой избранник
Мадзю смутило это приветствие. Но в эту минуту пан Арнольд сказал Элене на ломаном польском языке:
— Не шути! Эта прорицательница предсказала и смерть твоей матери.
— Но мне и Казику посулила исполнение всех желаний, — ответила Элена с непринужденной улыбкой, которая не отвечала ни ее черному платью, ни словам отчима.
К Мадзе подошла Ада и, взяв ее под руку, со смехом зашептала:
— Ну-ну! признайся, кто этот могучий избранник, которому ты вскружила голову? Как жаль, — прибавила она со вздохом, — что твой суженый должен быть велик и могуч! Если бы только умен и благороден, я бы подумала, что тебе судьбой назначен Стефек.
— Вы смеетесь надо мной! — смущенно ответила Мадзя, она поняла в эту минуту, что это ей что-то напророчила пани Арнольд и она теперь героиня собрания. Пусть даже на краткий миг.
— Пойдем к пану Дембицкому, — сказала Ада, увидев, что брат разговаривает в углу со стариком.
— Пан Дембицкий, что вы скажете об этом предсказании? — спросила она, подойдя к ним.
Дембицкий обратил на нее свои голубые глаза и сунул уже руку за лацкан сюртука, собираясь отвечать, но его предупредил нетерпеливый Сольский.
— Представь, пан Дембицкий не верит в спиритизм! Он говорит, что это шарлатанство или особого рода заблуждение.
— Но вы верите в сверхчувственный мир! — воскликнула Ада. — Вы даже умеете очертить его с помощью математических формул. Как же вы можете не верить в спиритизм?
— Я должен предупредить вас, панна Магдалена, — обратился к Мадзе Сольский, — что моя сестра законченная атеистка. Достаточно сказать, что за границей она слушала Геккеля! Однако это не помешало ей на обратном пути заехать в Ченстохов, ну, и поверить в стучащих духов.
— Сомневаюсь, — после минутного раздумья сказал Дембицкий, — чтобы обитатели сверхчувственного мира могли общаться с нами.
— Отчего же? — спросила Ада.
— Разве вы могли бы, сударыня, — наставительным тоном продолжал Дембицкий, — общаться, например… с устрицами? Разве вы сочли бы уместным тратить время на то, чтобы объяснять им, что представляет собою мир, который мы видим и слышим? Есть ли, наконец, хоть малейшая возможность объяснить наш мир существам, лишенным зрения и слуха? Так вот, для постижения сверхчувственного мира нам так же не хватает соответствующих органов чувств, как устрицам не хватает слуха для того, чтобы восхищаться нашими операми, и зрения для того, чтобы оценить красоту наших пейзажей.
К собеседникам, улыбаясь, подошел Казимеж Норский.
— Ого! — сказал он. — Вижу, пан Дембицкий сел на своего конька: каково оно, царство небесное?
— Вы, сударь, не верите в царство небесное? — нерешительно спросила Ада, глядя то на пана Казимежа, то на пана Дембицкого, который рядом с молодым красавцем казался просто карикатурой человека.
— Я верю в то, что вижу.
— Америку вы видите? — спросил Дембицкий.
— Ее видели и видят другие.
— А вы видите, как земля вращается вокруг солнца и собственной оси?