Эмансипированные женщины
Шрифт:
Около четверти часа в зале царили движение и шум. Женщины переходили из одного конца зала в другой, пересаживались, беседовали по углам. Девицы громко разговаривали, часто беспричинно смеялись; пожилые и бедно одетые женщины шептались. Никто не обращал внимания на Мадзю и Аду, только панна Папузинская всячески старалась показать, что презирает Аду, а пани Канаркевич то и дело подходила к оконной нише, словно желая поближе познакомиться с богачкой.
Панна Говард приводила в это время в порядок бумаги на столе, на котором хозяйка дома поставила графин с водой, два стакана и
— Прошу членов занять места, — обратилась к собравшимся панна Говард, — и напоминаю, что каждый, кто выступит без предоставления слова, заплатит один злотый штрафа. Мы раз навсегда должны научиться парламентаризму.
Кое-кто из бедно одетых кашлянул, кое-кто вздохнул, какая-то девица прыснула, но тут же закрыла платком рот, а панна Папузинская, усевшись спиной к Аде, сказала:
— Запишите за мной злотый, панна Говард, и позвольте, не знаю, уж в который раз, спросить вас, почему вы сами не платите штрафов?
— Я веду собрание и вынуждена говорить.
— Ну конечно, все время. Это очень удобно!
— Член Папузинская, я лишаю вас слова, — холодно прервала ее панна Говард.
— Я не разделяю взглядов панны Папузинской и протестую против диктаторского тона панны Говард, — вмешалась пани Канаркевич.
— И заплатите штраф, сударыня, — закончила панна Говард и записала.
Затем она позвонила, и в зале воцарилась тишина.
— Я зачитаю протокол предыдущего собрания, — начала панна Говард. — На последнем собрании член Папузинская представила собранию извлечения из своего труда: «Не полезней ли для общества замена нынешних браков свободной любовью». Чтение этих любопытных извлечений, — прибавила панна Говард, — пришлось прервать за недостатком времени.
— Нечего оправдываться, — прошипела панна Папузинская.
— Во время обсуждения, — продолжала панна Говард, — член Канаркевич внесла предложение, чтобы обманутые девушки получали пожизненную пенсию. При голосовании это предложение было отклонено тридцатью одним голосом против одного…
— Всех нас было тридцать человек, стало быть, кто-то положил два шара, — побледнев от гнева, сказала пани Канаркевич.
— Член Червинская, — читала панна Говард, — внесла предложение открыть дом для престарелых и больных учительниц, мотивируя это тем, что сейчас у нас три учительницы нуждаются в пристанище. Собрание единогласно признало своевременность этого предложения, а член-учредитель Говард предложила провести агитацию среди учительниц с целью сбора средств, полагая, что если бы каждая платила в месяц только по рублю, то в распоряжении союза ежегодно было бы не менее шести тысяч рублей.
Член Папузинская предложила послать нескольких молодых женщин за границу для обучения в университетах.
В одной из оконных ниш стали шептаться. Вдруг Мадзя спросила:
— А как же с этими тремя учительницами?
— Да никак, — ответила панна Говард. И, бросив в сторону ниши быстрый взгляд, прибавила: — Член Бжеская платит штраф.
— Но почему же? — настаивала Мадзя. — Ведь они лишены опеки.
— Каждая из нас кое-что для них делает. Чтобы лучше их обеспечить, нужно в год по меньшей мере девятьсот рублей, а мы
— Такая сумма найдется, — раздался изменившийся дрожащий голосок.
— Откуда? Что она говорит? — пробежал шепот по залу.
— Есть человек, который даст девятьсот рублей в год, — уже со слезами в голосе прибавил тот же голосок.
— Панна Сольская платит злотый штрафа, — со злостью сказала панна Папузинская.
— Член Сольская уплатит штраф, — торопливо подхватила панна Говард. — Но мы все, уважаемые члены, почтим ее вставанием за прекрасный подарок!
Раздался шум отодвигаемых стульев, и все члены союза, за исключением панны Папузинской и пани Канаркевич, встали, кланяясь и улыбаясь в сторону окна, где за занавеской притаилась панна Сольская.
— Это не я, это… мой брат! — протестовала Ада.
— Не отпирайтесь, — остановила ее панна Говард. — Наконец, наш союз не принимает подарков от мужчин…
— Прошу слова, — раздался робкий голос по соседству с манекеном для примерки платьев.
— Прения закрыты! — возразила панна Говард, которая не хотела смущать Аду. — Член Папузинская, — продолжала она читать, — предложила послать нескольких молодых женщин за границу в университеты…
— Этого требует честь общества! — крикнула панна Папузинская. — В Америке женщины работают уже врачами, адвокатами, пасторами, а у нас нет даже женщины-врача!
— И средств на образование, — прервала ее панна Говард.
— Тогда закройте вашу мастерскую трикотажных кофточек, все равно она обанкротится, — воскликнула панна Папузинская.
— Ну конечно! И выгоните на улицу двадцать девушек, которых мы вырвали из сетей разврата, для того чтобы дать им работу, — сказала панна Говард.
— Они стоят нам тридцать рублей в неделю.
— Но у нас уже есть триста пятьдесят готовых кофточек, то есть семьсот рублей капитала.
— Кофточек, которых никто не покупает!
— Как никто? — вспыхнула панна Говард. — Член Выскочинская, скажите, пожалуйста, сколько на этой неделе мы продали кофточек?
— Две, — тихо ответила средних лет женщина, сидевшая у стены.
Панна Говард пришла в ярость:
— Мы не продаем кофточек потому, что в наших женщинах не пробудилось еще ни чувство солидарности, ни даже чувство женского достоинства. Потому, что члены нашего общества, вместо того чтобы заниматься пропагандой наших идей, вредят нам злостной критикой. Неужели в стране, где живет семь миллионов населения, не могут разойтись несколько сотен трикотажных кофточек?
— Прошу слова, — снова раздался голос рядом с манекеном.
— По этому же вопросу?
— Нет.
— Тогда не отнимайте у нас времени, — сердито ответила панна Говард.
— Я всегда буду настаивать на том, — сказала панна Папузинская, — что для нашего дела важнее послать нескольких женщин в университет, чем содержать какую-то благотворительную мастерскую.
Висячая лампа отбрасывала на сидящих красный отсвет, но никто не обращал на это внимания.
— Я возражаю против университета, — заявила пани Канаркевич, — потому что каждая женщина может сколько угодно заниматься самообразованием…