Эмансипированные женщины
Шрифт:
«Смотрите, — говорил он этим поступком, — красавица Элена так мало для меня значит, что ее место может занять кто угодно, даже ее подруга, панна Бжеская».
За что он ее обидел, этот человек, ведь он такой необыкновенный и умный, такой добрый? Разве она не оценила его достоинств, разве хоть чем-нибудь его огорчила, разве не преклонялась перед ним, хотя он внушал ей страх?
И свершилось чудо, какие порой свершаются в женском сердце. Умный Сольский, благородный Сольский, Сольский, который исполнял все желания Мадзи и смирялся перед ней, стал для нее чужим и вызывал лишь чувство удивления и страха. Но тот Сольский,
Причинив Мадзе боль, он разбудил ее чувство.
Прошло несколько недель после ухода от Сольских, и Мадзе все трудней было представить себе огромные залы, в которых царило безмолвие, старый заросший сад, наполненный щебетом птиц, беседы Дембицкого, ласки Ады. Все это постепенно тускнело, но тем ярче выступал на этом смутном фоне образ необузданного, некрасивого человека с резкими движениями и горящими глазами, богача, который одних делал счастливыми, а других попирал ногами.
Бегая по урокам, Мадзя первое время выбирала окольный путь, только бы не проходить мимо особняка Сольских. Но позже, когда ее охватило чувство несправедливой обиды, она нарочно стала ходить мимо их дома. При виде запертых дверей и опущенных штор сердце ее мучительно и сладко сжималось, словно в этом доме кто-то умер. Слезы наворачивались на ее глаза, когда она слышала веселые крики детей в саду.
Если бы он извинился перед ней, если бы хоть сказал: я обидел вас, чтобы досадить другой женщине, — она бы его простила. Тогда бы она знала, что он все же немного уважает ее. А если бы он теперь сделал ей предложение? Ах, об этом Мадзя и думать не могла. Она отказала бы, отказала бы и умерла, только бы услышать, что он ответит на один-единственный ее вопрос: «Теперь ты меня по-настоящему любишь?»
— Любишь… любишь?..
Несколько раз повторила Мадзя это слово и сама удивилась. Прежде оно вызывало в ней недоумение и тревогу. Она знала, что в таких случаях что-то отвечают, как-то проявляют свои чувства. Но как это бывает?..
А теперь, когда она думала, что Сольский мог бы ей ответить «люблю», это слово наполнялось для нее, торжественным значением. Ей казалось, что в его устах оно произвело бы переворот во всей природе, обрушилось бы на нее, Мадзю, как смерть. Сверкнет эта молния — и померкнут все ее мысли, тревоги, привязанности. Земля и небо унесутся куда-то в бесконечность, все вытеснит этот человек.
Но нет, ей не услышать этого слова. Сольский никогда не произнесет его для нее, как не произнес до сих пор: ему легче было сделать ей предложение, чтобы унизить Элену!
Однажды Мадзя, возвращаясь с уроков по Нецалой улице, в нескольких шагах впереди себя заметила молодого человека в надвинутом на лоб цилиндре. Молодой человек шел, опустив голову и покачиваясь, что, по-видимому, должно было выражать его презрение ко всему миру; время от времени он сердито хлопал тонкой тросточкой по своим светлым брюкам.
Не успела Мадзя сообразить, что этот меланхолически покачивающийся юноша — пан Казимеж Норский, как он сам, несмотря на глубокую задумчивость, заметил ее и поклонился. Мадзя подала ему руку, и это так тронуло пана Казимежа, что он предложил проводить ее через Саксонский сад.
Мадзя не любила ходить по улице в обществе мужчин и умела избавляться от непрошеных кавалеров. Но предложение пана Казимежа она приняла. Для нее он неизменно
Когда Мадзя и сопровождавший ее демон в светлосерых брюках вошли в Саксонский сад и свернули в боковую аллею, пан Казимеж, все так же размахивая тросточкой, вдруг воскликнул:
— Так вы отказали Сольскому!
Мадзя смущенно молчала.
— Я не смею строить догадки о причинах столь благородного решения, — продолжал пан Казимеж, — но… должен поздравить вас! Не говоря о разных мелочах, которые сделали бы Сольского невыносимым супругом для любой женщины, он просто сумасшедший. Вечно у него какие-то скандалы, потому что он непременно хочет показать свое превосходство.
— Он умный и благородный человек! — перебила Мадзя своего спутника.
— Небось прикидывался перед вами филантропом, а как получил отказ, так со злости убил любимую собаку. Впрочем у них помешательство в роду. О смерти его отца рассказывают странные вещи. У панны Ады, хотя она женщина незаурядная, — склонность к меланхолии. Какой-то их дядя застрелился. Впрочем, — со вздохом прибавил пан Казимеж после минутного молчания, — для того чтобы пустить себе пулю в лоб, вовсе не обязательно быть сумасшедшим.
Мадзя украдкой взглянула на него и заметила, что он отпустил маленькую белокурую бородку, небрежный вид которой говорил о постигшем его разочаровании. Желая намекнуть пану Казимежу, что ей известны кое-какие причины его мрачных мыслей, Мадзя прошептала:
— Я видела Эленку…
— А, вот как? — воскликнул он, бросая на нее взгляд, полный горестной покорности судьбе. — Значит, вам уже все известно!
— Вы, кажется, не поладили с ней из-за того, что она выходит за Корковича?
— Ха-ха-ха! — сухо рассмеялся пан Казимеж. — Разве дело в том, что Коркович всего лишь пивовар? О нет, панна Магдалена, — продолжал он с негодованием, — пусть бы она вышла замуж хоть за кучера этих пивоваров, пусть бы стала любовницей дворника, только бы по любви. Тогда я был бы самым нежным братом, защищал бы ее честь от всех глупцов…
Мадзя посмотрела на него с удивлением.
— Поверьте, — продолжал пан Казимеж, — это вовсе не было бы жертвой с моей стороны. Ведь осуждали бы мою сестру только узколобые люди. А всякий благородный и интеллигентный человек склонил бы перед ней голову, понимая, что эта женщина борется с закоснелыми предрассудками, что… у нее есть сердце. Но увы, мою сестру трудно заподозрить в том, что у нее есть сердце!
— Тогда зачем же ей выходить за Корковича? — спросила Мадзя.
— А затем, что на Сольского, как на всякого полусумасшедшего, трудно было рассчитывать, а главное, ей хотелось уничтожить меня. Она знала, что все мое будущее, все мои связи зависят от ее брака с Сольским. Хорошая сестра, будь она так холодна, как Элена, выбрала бы Сольского, чтобы поддержать меня, мои планы. Сестра похуже не стала бы по крайней мере устраивать скандал как раз в то время, когда я должен был получить блестящую должность. А она, моя сестрица, дала согласие Корковичу именно для того, чтобы окончательно похоронить мои замыслы.