Эмбрионы
Шрифт:
Однажды Серёга тоже написал рассказ и отправил в редакцию. С тех пор прошёл год, но он верит, что письмо просто затерялось. Всё ждёт, что рассказ опубликуют, потом выпустят фильм – и это решит его проблему с поиском девушки.
Сестра тихонько скребётся в дверь, встаёт в проходе, облокотившись на косяк, и смотрит исподлобья.
– Ты как сегодня? – она складывает руки на груди. Не удивлюсь, если её подослала мама.
На полу лежит скомканная обёрточная бумага. В неё был завёрнут журнал. Я показываю рукой на этот
– Примерно вот так.
– Вообще-то я переживаю за тебя. – Она заходит в комнату и поднимает мусор.
Ага. Так я и поверил. Конечно, она меня любит и волнуется за меня. Но здесь она для того, чтобы выяснить, насколько серьёзны мои подозрения.
– Слушай, – говорю я, – если тебе нравится Серёга…
– Так, стоп. – Она поднимает руку, останавливая меня. – Ещё раз затронешь эту тему, точно обижусь. Я зашла спросить: может, тебе что-то нужно?
– Вообще-то, – отвечаю я, – мне нужны новые кроссовки.
– Не мог раньше сказать? – Она снова складывает руки на груди. – Схожу вечером и скину тебе фото.
Глава двенадцатая
Время, как ксерокс, штампует одинаковые дни. Похожие друг на друга, как однояйцевые близнецы. Я точно знаю, как будет выглядеть завтра, – так же, как и сегодня. Замкнутый круг, где нет разницы между вчера и любым последующим днём.
После сильного приступа тревоги всегда накрывает дереализация. Эмоции притупляются, как чувствительность в руке, когда её отлежишь. Радость, злость, удивление – всё блекнет и уходит на задний план. Лень бьёт в два раза сильнее, чем обычно. Даже чтение становится непосильным занятием.
Как ни странно, в таком состоянии хочется выйти на улицу. Даже если это час пик и везде много народу.
В такие редкие моменты, если не брать в расчёт хандру, я чувствую себя почти нормальным. Тревога, как и прочие чувства, глохнет. Глубоко внутри вспыхивают маленькие искры надежды, что страх ушёл навсегда. Появляются безумные мысли: например, спуститься в метро и проехать пару остановок.
Пока я не откатился в обыденное состояние, решаю пройти мимо кафе, чтобы снова увидеть ту девушку.
Всё-таки стекло – какая-никакая преграда. Можно заставить себя улыбнуться, помахать или просто кивнуть. Послать ей сигнал из своего ограниченного мира. Вам будет смешно, но это первая девушка, в которую я влюбился.
Был, правда, ещё случай.
В двенадцать лет сложно понять, что такое влюблённость.
Её звали Света. Волосы были заплетены в две тугие косы с бантами. Она занималась танцами, носила босоножки и училась в параллельном классе. Тогда я ещё ходил в школу.
Одноклассники дразнили меня шизиком. Но я не обращал внимания. В школе всегда кого-то дразнят. Из-за
Сначала я смотрел на Свету, когда она стояла или проходила рядом. Потом я обнаружил внутри новое, незнакомое чувство. Мне захотелось видеть её чаще.
Утром, перед уроками я подгадывал время, чтобы встретить её во дворе, и шёл чуть позади. Так мы доходили до школы. Обычно она ничего не говорила – будто вообще не замечала, что я плетусь за ней. Но иногда оборачивалась и улыбалась.
Весной во дворе густо цвела сирень. Запах разливался по улице вместе с долгожданным теплом. Откуда-то появлялись шмели, пчёлы и бабочки – водили хороводы в воздухе.
Я бродил по городу и размышлял о том, как бы мне познакомиться поближе с девочкой, в которую я вроде бы влюбился. Проходя мимо зарослей сирени, я услышал голоса: по ту сторону куста Света разговаривала с подругой. Я понял, что это она, ещё до того, как можно было разобрать слова, и подошёл поближе.
– Ты разве не знаешь, что он припадочный? – спросил голос подруги. Не нужно было долго думать, чтобы догадаться, о ком это. Я ждал, что ответит Света.
– Мне кажется, он хороший, – робко сказала она.
Мимо, жужжа, пролетел шмель. Он такой толстый, что напоминает транспортный самолёт в миниатюре.
– Шутишь? – хмыкнула подруга. – Его водят в психушку на лечение и дают таблетки, от которых он становится как овощ.
– Правда? – Мне показалось, что Света расстроилась.
– Да, – безжалостно ответила подруга. – Мама говорит, чтобы мы держались подальше от этого психа. Неизвестно, что у него на уме.
Кусты цветущей сирени – хорошее укрытие.
Не знаю, как любовь, но боль была настоящая.
Я шёл домой, задыхаясь от стыда и обиды. С того дня я заметил, что Света старательно избегает меня. При каждой встрече она опускала глаза и отворачивалась. А потом их семья переехала.
Не могу сказать, что та ситуация убила мою веру в отношения. Она лишь добавила ещё один оттенок в общую палитру фобий и комплексов.
Стена из страха не позволяет думать о будущем, потому что в любой момент моё состояние может ухудшиться. Серёга ведёт себя точно так же. Все планы принимаются им с поправкой на это.
Из-за боязни высоты и замкнутых пространств он даже и не думает, чтобы полететь на самолёте.
Летом, обычно в конце июля, он отправляется с мамой на поезде в Сочи. Границы его сумасшедшей вселенной немного шире моей. Он почти сутки трясётся в купе – и всё-таки оказывается на берегу Чёрного моря. Заселяется в гостиницу, завтракает в ресторане и отправляется на пляж купаться. К вечеру первого дня к ним прилетает отец, который из-за работы не может тратить столько времени на дорогу.
Родители Серёги много раз хотели съездить в Турцию, но мысль о полёте заставляет его трястись.