Емельян Пугачев (Книга 3)
Шрифт:
– Ох, господи, помилуй, хорошо в Москве, дивно хорошо, – сонливым голосом сказал охмелевший Митрич. – Советую-с, советую-с… А взять Питер!.. Прямо ума рехнешься… А здесь – пень на колоду брешет, не жизнь, а треклятая пагуба… Ей-богу-с…
Хозяин выразительно переглянулся с красивой черноокой хозяйкой, разливавшей чай. Переняв их взоры, наблюдательный Барышников не без удовольствия подумал: «Кажись, клюнуло…» За общим столом завтракала и возвратившаяся с катанья Варечка. А два маленьких барчонка помещались за соседним детским столом и тихо переговаривались
– Ежели вы не погонитесь за большой корыстью, я мог бы тотчас заключить с вами купчую-запродажную. Расчет произведем тут же, наличными-с, – повторил Барышников. – Этакие случаи бывают не всякий день.
Упустите, будете жалеть-с.
После завтрака поехали глядеть хозяйство. Помещик все свое расхваливал, Барышников – хаял. Вернувшись, рассматривали землемерный план именья. Барышников великолепно разбирался в чертежах и планах. Он сообразил, что на речке можно устроить еще две, а то и три водных установки для новых лесопилок. Из рассказов хозяина он ясно видел, что дело ведется помещиком без всякого умения, что оно приносит хозяину весьма малые доходы, а в иные годы бывает и убыточным, что Барышников мог бы извлекать из всех этих предириятий в десять раз больше пользы.
– Сколько же вы, уважаемый Павел Терентьич, взяли бы за все чохом, за лес, пильню, мельницу и винокурню?
– Да что ж, милейший Иван Сидорыч, – закатив глаза к потолку, сказал после некоторого раздумья хозяин. – Ежели, тововна, наличными, то тридцать тысяч.
– Тридцать тысяч! – всплеснул руками Барышников, и глаза его хищно заблестели: простофиля помещик назначил не столь большую сумму. – Да побойтесь вы бога, уважаемый… Ведь я же только… Ведь вся земля-то с деревеньками при вас останется. А я пришлю своего управителя, и он станет орудовать тут, ваших же мужиков наймет, а нет – я своих могу пригнать.
– Я дешево назначил вам. Один лес чего стоит! – кричал хозяин.
– Дрянь лес! – кричал и Барышников.
– Ха, дрянь. Вы не видали… У меня в Коровьих Задках корабельные рощи, самый лес строевой…
– Дрянь лес… Видел я… Ха, тридцать тысяч. Заломили цену изрядную-с. А вот, ежели угодно – любую половину.
– Ни копейки меньше.
– Желаете пятнадцать тысяч серебром?
– Тридцать тысяч, тововна…
– Ну, тогда извините-с, нам с вами пива не сварить… Митрич, собирайся!
И, прощаясь с хозяевами, Барышников таящимся шепотом сказал:
– Только имейте в виду, уважаемые господа: ведь в ваши края может Пугачёвская сволочь нагрянуть. Да и нагрянет. Очень даже свободно… Тогда от вашего имущества один пепел останется… Я вас запугивать, конечно, не хочу, возможно, что милосердный промысл божий и сохранит от злодеев сии места, а только что… Опаска не вредит-с.
Сердце помещика дрогнуло, одутловатое лицо вытянулось, увлажнившиеся глаза неспокойно завиляли. Он сказал:
– Нет, в наши места злодеи не придут. О сем не можно и помыслить…
– Да
Тройка отъезжающих бежала ленивой рысцой. Барышников, толкнув локтем Митрича, сказал ему:
– Сейчас нас вернут…
– Навряд… он, пузан, упорный…
– Да уж поверь…
Действительно, не проехали они и пяти верст, как их нагнал в легких беговушках секунд-майор Невзгодин.
– Вот что, достопочтенный Иван Сидорыч, – проговорил он. – Посовещавшись с супругой, я решил, тововна, уступить вам лес и свое обзаведение за двадцать восемь тысяч.
– Пятнадцать, наипочтеннейший-с…
– Ах, упрямец, ах, упрямец… Ну, и прижимист вы. Давайте двадцать пять, тововна…
Так и быть.
– Ну, будь не по-вашему, ни по-моему, – шестнадцать тысяч…
– Не скупитесь, прибавьте… Лес-то какой!..
– Дрянь лес.
– Ну вот, тововна, заладили… Побойтесь бога!
– А вы Пугачёва побойтесь, уважаемый… А то будете локоток кусать, да уж поздно-с. Ведь я и сам, как изволите видёть, на риск иду.
– Не связывайся, батюшка Иван Сидорыч, плюнь! Долго ли до греха… – подзадоривая помещика, встрял в разговор Митрич.
– А и то правда, – проговорил Барышников, с неестественной торопливостью попрощался с помещиком и тронул ямщика:
– Пошел, Никита!
– Тововна-тововна, стойте! – припустился за ними следом на своей беговуше помещик. – Иван Сидорыч, остановитесь, куда вы торопитесь-то…
– Как, куда? У меня в Москве да в Питере дела, почтеннейший. Никита, попридержи коней.
– Двадцать три тысячи желаете?
– Ни гроша больше… Да, кажись, я передумал, пожалуй – спячусь…
Мне вашего леса едва на год хватит… Что я стану делать тогда?
– Что вы, что вы, Иван Сидорыч. Леса вам, тововна, хватит на всю жизнь. У соседних помещиков на сруб купите, они рады продать, я знаю… По речушке весной самосплавом…
– Ну, в таком разе, ежели соседи ваши соглашаются продать лес, я шестнадцать тысяч, как сказал, дам вам…
– Двадцать две! Вот вам! Я ведь вам, Иван Сидорыч, восемь тысяч скостил, а вы, тововна, только одну прибавили… Двадцать две! Пользуйтесь добротой моей…
– Пошел, Никита! – крикнул ямщику Барышников, и тройка, гремя бубенцами, тронулась вперед.
– Стойте! – снова помчался помещик за тройкой. – Так это ваше последнее слово?
– Самое последнее… Ежели не уступите за шестнадцать тысяч, ей-ей, уеду… Я раздумал, покупать. Вот Митрич отговаривает, стращает… Пошел, Никита!
– Стойте, стойте, тововна! Черт с вами, я согласен…
Так, на большой дороге, среди бела дня, был ограблен Барышниковым помещик-простофиля.
В бане.
К главе двадцать пятой.
Пометка автора в конце наброска: «Прервано – в случае надобности будет закончено. 24. VII – 42».