Емельян Пугачев (Книга 3)
Шрифт:
Зодчество: избы просторные, в два этажа, расписные ставни, резьба, храмы деревянные, шатровые, изделия из слоновой кости, из меха. Бисерные работы.
Раскольники, народ гонимый, замкнулись в себе, образовали свою высокую культуру духа и быта.
Отметить в романе величие духовной и материальной культуры русского народа: песни, сказания, изобретатели, зодчие из народа, мастера и мастерицы – ткани, вышивки золотом (монахини), кружева, живопись и
Суд и расправа.
Глава 4.
Настоящая, четвертая в книге – «Прохиндей», – глава не включена в третью книгу «Емельян Пугачёв» по композиционным соображениям.
В один из майских благодатных деньков к дому ржевского воеводы подкатил с бубенцами бравый пучеглазый поручик Капустин. Воевода принял его с должным уважением и, осведомившись, в чем дело, предложил остановиться у него.
После обеда с выпивкой послали за фабрикантом Твердозадовым. Поручик ему отрекомендовался:
– Я зять московского первой гильдии купца Силы Назарыча Серебрякова.
– А-а-а, так, так, – почтительно заулыбался рыжебородый, большой Твердозадов; его густые волосы подрублены по-кержацки, расчесаны на прямой пробор, свисают крышей.
– Согласно сих двух документов, – продолжал офицер, передавая Твердозадову долгополовские фальшивки, – имею получить с вас тысячу рублей наличными и на тысячу рублей веревками.
Улыбка на крупном и суровом лице Твердозадова сменилась недоумением.
Нахмурив щетинистые брови, он пристально рассматривал предъявленные ему бумажки за печатями.
– Твоя рука? – спросил воевода.
– Кажись моя, – буркнул фабрикант, – токмо что не я писал… Ничего в толк не возьму. Откедов… откедов у тя сии грамотки?
– Я оные документы, – ответил офицер, – получил от тестя моего с доверительной надписью. Требую срочной уплаты.
– Я в Москве вот уж десять годов не бывал! – гневно закричал басом Твердозадов. – Мошенство! Каверза! Что вы, господа хорошие… Побойтесь бога!
– Бога мы боимся, – зашумел и воевода, выкатывая бараньи глаза. – А ты не ори, пока я те глотки не заткнул. Ты как меня честил? Помнишь?..
Смотри, в капусту искрошу. А вот, выкладывай господину поручику деньги и шагай с богом домой.
– Тьфу! – и Твердозадов швырнул на стол оба векселя. – Тоже нашли дурака, чтоб за какого-то прощалыжника кровные денежки платить. Да я в Тверь, я в Питер… До сената дойду!
Он круто повернулся и, тяжело брякая подкованными сапогами в пол, пошагал, как конь на дыбах, к выходу.
– Судом стребуем! – крикнул ему вдогонку вспотевший воевода. – Имущество опишем, в яму долговую угодишь…
– Не стращай, голоштанник, – повернулся от двери фабрикант. – Проглочу с потрохами, как снетка, и пискнуть не успеешь.
На следующий день поручик Капустин явился в магистрат,
Поручик Капустин требовал немедленных действий по взысканию с Твердозадова двух тысяч. Члены магистрата взирали на векселя «с неохотой и сумнительством». Тогда поручик предъявил, за подписями высоких московских лиц, бумагу. Между прочим в бумаге говорилось: «Доколе то дело решением произведено не будет, дотоле того магистрата присутствующих и повытчика держать при их местах без выпуску». Прочтя бумагу, бургомистр и прочие члены магистрата поняли, что шутки плохи, доведется Твердозадова довольно понужнуть.
Истцу, поручику Капустину, была отведена на купеческий кошт квартира.
Началось дело.
Бургомистр Ряхин двадцать лет бессменно держал в своих руках весь город. В магистрате, в земской избе, в словесном суде и прочих подведомственных ему учреждениях сидели его родственники или добрые друзья. Писчики, канцеляристы, подьячие «просто» и подьячие «с приписью», трепеща, ждали мановения начальника. С незнатными людьми бывало так: двум магистратским рассыльщикам давали сыскную, они сыскивали должника в дому или где улучить было возможно, схватывали его, волокли к разбирательству, объявляя «при доезде». Ежели должник укрывался, рассыльщики волокли в суд его мать, отца или жену и содержали их под караулом, доколе должник не являлся на выручку своих близких.
А вот теперь поступить так бургомистр Ряхин поопасился: Твердозадов – фабрикант, богач, раскольник, имеющий в Москве сильную руку среди староверов-толстосумов. Поэтому словесный суд, куда передано это кляузное дело, поручил судье, купцу Постникову, наведаться к Твердозадову и упросить его кончить дело полюбовно. Судья трижды ходил к нему.
Твердозадов трижды выгонял его вон, кричал, что по фальшивым векселям не плательщик.
А как, согласно вексельному уставу, должно решить дело в двухнедельный срок, иначе взыскание по иску будет учинено с самих судей, да и поручик Капустин грозил, по смыслу имевшейся у него бумаги, в случае проволочки заковать судей, подьячих и повытчика в ножные кандалы, суд постановил повернуть дела как можно круче.
Посланы были два рассыльщика из дюжих второй гильдии купцов, и повелено было тем рассылыцикам:
– Требовать должника в словесный суд неотступно.
Здоровецкие бородатые рассылыцики усердно, страха ради, помолясь, подступили к запертым воротам Твердозадова. Грохали и час, и два, и три, из сил выбились, ни с чем вернулись в суд.
Меж тем хитроумный фабрикант, зная повадки бургомистра и беззакония местных властей, ввез в свою крепость двенадцать возов продуктов, запер наглухо ворота, спустил с цепей бешеных собак и стал отсиживаться, выжидать, что будет. А канатная фабрика его, помещавшаяся во дворе за бревенчатой стеной, продолжала работать полным ходом.