Эмигранты. Поэзия русского зарубежья

Бунин Иван Алексеевич

Только в ложе молодая дама Вздрогнула — и что-то поняла. Поздно… Мертвые не имут срама И не знают ни добра, ни зла! Поздно… Слейся с мировою болью. Страшно жить, страшнее умереть… Холодно. И шубкою собольей Зябнувшего сердца не согреть.

«Паспорт мой сгорел когда-то…»

Паспорт мой сгорел когда-то В буреломе русских бед. Он теперь дымок

заката, Шорох леса, лунный свет. Он давно в помойной яме Мирового горя сгнил И теперь скользит с ручьями В полноводный, вечный Нил. Для непомнящих Иванов, Не имеющих родства, Все равно, какой Иванов, Безразлично — трын-трава. …………………………… Красный флаг или трехцветный? Божья воля или рок? Не ответит безответный Предрассветный ветерок.

«Здесь в лесах даже розы цветут…»

Здесь в лесах даже розы цветут, Даже пальмы растут — вот умора! Но как странно — во Франции, тут, Я нигде не встречал мухомора. Может быть, просто климат не тот — Мало сосен, березок, болотца… Ну, а может быть, он не растет, Потому что ему не растется. С той поры, с той далекой поры — …Чахлый ельник. Балтийское море, Тишина, пустота, комары, Чья-то кровь на кривом мухоморе…

«Я научился понемногу…»

Я научился понемногу Шагать со всеми — рядом, в ногу. По пустякам не волноваться И правилам повиноваться. Встают — встаю. Садятся — сяду. Стозначный помню номер свой. Лояльно благодарен Аду За звездный кров над головой…

«Рассказать обо всех мировых дураках…»

Рассказать обо всех мировых дураках, Что судьбу человечества держат в руках? Рассказать обо всех мертвецах-подлецах, Что уходят в историю в светлых венцах? Для чего? Тишина под парижским мостом. И какое мне дело, что будет потом.

«А люди? Ну на что мне люди?..»

А люди? Ну на что мне люди? Идет мужик, ведет быка. Сидит торговка: ноги, груди, Платочек, круглые бока. Природа? Вот она природа — То дождь и холод, то жара. Тоска в любое время года, Как дребезжанье комара. Конечно, есть и развлеченья: Страх бедности, любви мученья, Искусства сладкий леденец, Самоубийство, наконец.

«Если бы жить… Только

бы жить…»

Если бы жить… Только бы жить… Хоть на литейном заводе служить. Хоть углекопом с тяжелой киркой, Хоть бурлаком над Великой Рекой. «Ухнем, дубинушка…» Все это сны. Руки твои ни на что не нужны. Этим плечам ничего не поднять. Нечего, значит, на Бога пенять. Трубочка есть. Водочка есть, Всем в кабаке одинакова честь!

«Все чаще эти объявленья…»

Все чаще эти объявленья: Однополчане и семья Вновь выражают сожаленья… «Сегодня ты, а завтра я!» Мы вымираем по порядку — Кто поутру, кто вечерком И на кладбищенскую грядку Ложимся, ровненько, рядком. Невероятно до смешного: Был целый мир — и нет его… Вдруг — ни похода ледяного, Ни капитана Иванова, Ну, абсолютно ничего!

«Черная кровь из открытых жил…»

Черная кровь из открытых жил, И ангел, как птица, крылья сложил. Это было на слабом, весеннем льду В девятьсот двадцатом году. Дай мне руку, иначе я упаду — Так скользко на этом льду. Над широкой Невой догорал закат, Цепенели дворцы, чернели мосты — Это было тысячу лет назад, Так давно, что забыла ты.

«Я люблю эти снежные горы…»

Я люблю эти снежные горы На краю мировой пустоты. Я люблю эти синие взоры, Где, как свет, отражаешься ты. Но в бессмысленной этой отчизне Я понять ничего не могу. Только призраки молят о жизни, Только розы цветут на снегу, Только линия вьется кривая, Торжествуя над снежно-прямой, И шумит чепуха мировая, Ударяясь в гранит мировой.

«Мелодия становится цветком…»

Мелодия становится цветком, Он распускается и осыпается, Он делается ветром и песком, Летящим на огонь весенним мотыльком, Ветвями ивы в воду опускается… Проходит тысяча мгновенных лет, И перевоплощается мелодия В тяжелый взгляд, в сиянье эполет, В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие», В корнета гвардии — о, почему бы нет?..