Эмигранты. Поэзия русского зарубежья

Бунин Иван Алексеевич

Тли

Припав к моему изголовью, ворчит, будто выстрелы, тишина; запекшейся черною кровью ночная дыра полна. Мысли капают, капают скупо, нет никаких людей… Но не страшно… И только скука, что кругом — все рыла тлей. Тли по мартовским алым зорям прошли в гвоздевых сапогах. Душа на ключе, на тяжком запоре, отврат… тошнота… но не страх. 28–29

октября 17. Ночью.

Веселье

Блевотина войны — октябрьское веселье! От этого зловонного вина Как было омерзительно твое похмелье, О бедная, о грешная страна! Какому дьяволу, какому псу в угоду, Каким кошмарным обуянный сном, Народ, безумствуя, убил свою свободу, И даже не убил — засек кнутом? Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой, Смеются пушки, разевая рты… И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, Народ, не уважающий святынь! 29 октября 17.

Сейчас

Как скользки улицы отвратные, Какая стыдь! Как в эти дни невероятные Позорно жить! Лежим, заплеваны и связаны По всем углам. Плевки матросские размазаны У нас по лбам. Столпы, радетели, водители Давно в бегах. И только вьются согласители В своих Це-ках. Мы стали псами подзаборными, Не уползти! Уж разобрал руками черными Викжель — пути… 9 ноября 17.

У. С

Наших дедов мечта невозможная, Наших героев жертва острожная, Наша молитва устами несмелыми, Наша надежда и воздыхание,— Учредительное Собрание,— Что мы с ним сделали..? 12 ноября 17.

14 декабря. 17 года

Д. Мережковскому

Простят ли чистые герои? Мы их завет не сберегли. Мы потеряли все святое: И стыд души, и честь земли. Мы были с ними, были вместе, Когда надвинулась гроза. Пришла Невеста. И невесте Солдатский штык проткнул глаза. Мы утопили, с визгом споря, Ее в чану Дворца, на дне, В незабываемом позоре И в наворованном вине. Ночная стая свищет, рыщет, Лед по Неве кровав и пьян… О, петля Николая чище, Чем пальцы серых обезьян! Рылеев, Трубецкой, Голицын! Вы

далеко, в стране иной… Как вспыхнули бы ваши лица Перед оплеванной Невой! И вот из рва, из терпкой муки, Где по дну вьется рабий дым, Дрожа протягиваем руки Мы к вашим саванам святым. К одежде смертной прикоснуться, Уста сухие приложить, Чтоб умереть — или проснуться, Но так не жить! Но так не жить!

Боятся

Щетинятся сталью, трясясь от страха, Залезли за пушки, примкнули штык, Но бегает глаз под серой папахой, Из черного рта — истошный рык… Присел, но взгудел, отпрянул кошкой. А любо! Густа темь на дворе! Скользнули пальцы, ища застежку, По смуглым пятнам на кобуре… Револьвер, пушка, ручная граната ль, — Добру своему ты господин. Иди, выходи же, заячья падаль! Ведь я безоружен! Я один! Да крепче винти, завинчивай гайки. Нацелься… Жутко? Дрожит рука? Мне пуля — на миг… А тебе нагайки, Тебе хлысты мои — на века! 12 января 18.

Нет

Она не погибнет, — знайте! Она не погибнет, Россия. Они всколосятся, — верьте! Поля ее золотые. И мы не погибнем, — верьте! Но что нам наше спасенье: Россия спасется, — знайте! И близко ее воскресенье. Февр. 18.

Дон Аминадо

1888–1957

1917

Какой звезды сиял нам свет? На утре дней, в истоках лет, Больших дорог минуя стык, Куда нас мчал лихой ямщик? Одним черед. Другим черед. За взводом взвод. И — взвод, вперед! Теплушек смрад, махорки дым. Черед одним. Черед другим. Один курган. Другой курган. А в мире ночь. Седой туман. Протяжный вой. Курганов цепь. Метель. Пурга. Татары. Степь.

Эпилог

В сердце тоска. Сомнение. Тревога. Худые призраки толпятся у порога. Проходят дни без смысла и следа. Во тьме ночей, в пространствах и туманах На всех наречиях, гудящих и гортанных, Перекликаются большие города. Сигналы бедствия пылают на утесах. И ворон каркает. И жен простоволосых Протяжный вой нам сердце леденит. Над морем гаснут звезды Водолея, И где-то горько плачет Лорелея И головою бьется о гранит.