Эмигранты
Шрифт:
— Ну, вот и наш вагон, — сказала тетя Зоя, первая вставая на лесенку вагона. Ее поддержал под локоть проводник в смешной шапочке. В вагоне все опять поразило блеском, в коридоре лежала красная дорожка, в купе, куда занес вещи носильщик, долго и подобострастно кланявшийся, когда тетя Зоя дала ему какую-то мелочь, были мягкие диваны, покрытые белыми чехлами.
— У нас казенный билет первого класса, — объяснила тетя Зоя, усаживаясь у окна. — Семену полагается, как начальнику. А в третьем классе одни китайцы, от чеснока задохнешься!
— Надо бы купить чего-нибудь поесть, — сказала мать. — Мы еще не ели,
— Зачем же покупать, — сказала тетя Зоя, покровительственно улыбаясь. — Вот тронется поезд и мы пойдем в вагон-ресторан. Тебе надо отвыкать от ваших привычек! Здесь у нас живут по-другому. Слава богу, что вы оттуда вырвались! — вздохнула она. — Представляю, как вы там намучились! У нас газеты все время пишут про ужасы тамошней жизни!
— Ну какие же там ужасы, — ответила мать. — Теперь стало много лучше. Живут же люди, все налаживается.
— Но только ты, пожалуйста, не говори этого здесь, — замахала руками тетя Зоя, — а то тебя сразу примут за большевичку! А это может повредить Семену по службе!
— Но почему? — удивилась мать. — Ведь сейчас совместная эксплуатация китайской восточной железной дороги!
— Ах, ты не знаешь всей сложности здешней обстановки! Мы — китайские подданные и нам… Ну, словом, ты понимаешь! Пошли, пошли завтракать, — повеселевшим голосом заторопила тетя Зоя.
В вагоне-ресторане Леонид был впервые в жизни и даже не предполагал, что существуют такие роскошные столовые на колесах. Столики у каждого окна были покрыты белыми накрахмаленными скатертями, в хрустальных бокалах дробилось солнце. Когда они сели за столик, к ним подскочил официант в белоснежной куртке с золотыми пуговицами и, наклоняясь к тете Зое, спросил вкрадчивым голосом: — Что будете кушать?
— Зоинька, — вмешалась мать, — закажи просто чай с хлебом и маслом.
Но тетя Зоя стала говорить официанту перечень всяких блюд и на протестующий жест матери только укоризненно на нее посмотрела. Через несколько минут на столе появились разные закуски на маленьких тарелочках, потом принесли на металлических длинных тарелках бефстроганов с хрустящим картофелем, потом был пломбир и кофе. Леонид еще никогда так много и вкусно не ел, весь завтрак показался ему просто сказочным. Он осоловел, чувствовал в желудке приятную тяжесть, хотелось вот так сидеть и блаженно дремать.
— Ну, пошли отдыхать, — поднялась тетя Зоя, заплатив официанту, который низко кланялся за чаевые. Эти поклоны тоже были непривычны и неприятны. — Что это он так за деньги кланяется, — подумал Леонид с неприязнью. Официанта он тоже видел впервые в жизни. Вообще ему казалось, что он попал в какой-то другой мир, где все незнакомо и многое непонятно.
В купе Леонид задремал под тихий разговор матери и тети Зои. Вагон мягко покачивало, временами Леонид крепко засыпал, потом, просыпаясь, никак не мог сразу понять — во сне или наяву видит он это мягкий вагон, мелькание новой земли за окном. Еще так недавно была совсем иная жизнь, школа, товарищи, еще слышались где-то внутри их голоса, виделись улицы города, в котором они жили до отъезда. Продолжал существовать еще тот мир, а этот, в который он вошел сегодня, казался не настоящим.
— Леня, Леничка, вставай, приехали, — разбудила его мать. В купе вошел высокий мужчина в форменной железнодорожной тужурке и за ним две девочки.
От вокзала до дома шли пешком, а вещи унес вперед китаец, которого тетя Зоя почему-то назвала Васей. Дом поразил Леонида величиной и обилием комнат. Когда он читал описание дворянских усадеб, то их большие дома, стоявшие в тенистых садах, казались чем-то давно минувшим, уже не существующим в настоящее время. И вдруг теперь он попал в такой помещичий дом. Парадное кольцо было солидно, дверь окована снизу медью. В передней пахло краской и каким-то особенно вкусным запахом. Дверь из передней вела в большую столовую, в которую выходили две комнаты — гостиная и кабинет дяди. Дверь в гостиную заменяла какая-то занавесь из блестящих нитей, унизанных чешуйками, которые все время шелестели и переливались. В гостиной стояла черная мебель, кресла с резными драконами и медные курительные столики. Из столовой же была дверь на большую крытую веранду, выходившую в тенистый сад. Из передней же шла лестница на второй этаж, где были спальни. Их было очень много: спальня дяди и тети, спальня девочек, спальня двоюродного брата, который был сейчас в Харбине, и спальни для гостей, как сказала тетя Зоя.
За всю свою недолгую жизнь Леонид жил в квартирах, где самое большее было три комнаты, это еще когда с ними жила бабушка и тетя Ксеня. Но комнаты были комнаты, без удобств. Потом они жили с мамой и тетей Ксеней в одной комнате ветхого домика, в котором кроме них, в первой комнате, жила вдова с четырьмя детьми. Последняя квартира, в которой они жили вместе с семьей дяди Кеши, состояла из трех комнат, из которых одна была общей столовой. Ему казалось, что их квартира была очень хорошей — в комнатах было так много света, зимой от черного полотна печи шло, как дыханье, тепло, половицы весело блестели желтой краской.
И вот теперь, попав в этот, похожий на помещичий, дом, Леонид был поражен и обилием комнат и той роскошью, с какой, как ему казалось, они были обставлены. Ему подумалось, что он просто может заблудиться в таком количестве комнат.
— Я думаю, — сказала тетя Зоя, — что первым делом надо искупаться. Ведь такая долгая дорога, в вагонах грязно. Василий, — крикнула она, — бак нагрел?
На этот раз откуда-то вынырнул китайченок лет тринадцати и довольно чисто сказал по-русски: «Давно нагрел, мадама, можно купаться!»
Видимо, всех китайцев здесь звали Василиями.
Еще одна дверь в передней, которую не сразу заметил Леонид, оказалась дверью в ванную, ослепившую Леонида своей белизной. Пол был выложен плиткой, стены белым кафелем. Под потолком на толстых рельсах лежал крашенный белой краской бак, огромный, как вагон, вода из которого поступала в топящуюся колонку. Ванна была большая, белая.
Сначала выкупалась мама, а затем Леонид. Он лег в теплую воду и едва не заснул. Сразу послышался в ушах стук вагонных колес замелькали какие-то отрывочные картины, лица.