Эмигранты
Шрифт:
Все эти мысли, тяжелые и горькие, нахлынули сейчас, в вечерний тихий час, когда солнце, опускаясь все ниже и ниже, заливало теплым светом дальние сопки, которые, наверно, были уже на русской стороне. Леонид неотрывно смотрел в ту сторону и мысленно перешагнув границу, был уже, казалось, на родной земле. Так простоял он до глубоких сумерек. А потом с тяжелым ощущением какой-то невозвратной потери пошел в свой вагон, где было пусто, темно и как всегда пахло дезосредствами из туалета.
В одном из рейсов, когда поезд шел в сторону станции Мулин,
— В тамбуре стоять нельзя, — сказал Леонид бородачу.
Тот обернулся и глянув на Леонида, неожиданно схватил его за плечи.
— Ленька! Ты что, друг, не узнаешь? Али из гордости признать не хочешь?!
— Арсений? — неуверенно сказал Леонид, всматриваясь в бородача. — Ты откуда это?
— Признал! — радостно засмеялся Арсений. — А я уж подумал — не хочешь! А ты вон где, значит, мантулишь. Не знал. Начальством, никак, сделался?
— Каким там начальством, — усмехнулся Леонид. — Проводником. Надо мной все начальники. Если ты билет второго класса купишь, тоже для меня начальником будешь. Ну, пойдем в вагон. Ты откуда едешь-то?
— С хутора. Я, брат, теперь к староверам ушел, ихнюю веру соблюдаю. Вот сейчас в Мулин за порохом, да за гильзами еду.
Они зашли в купе проводника. Арсений стал вроде как-то шире, занял почти все купе. Он поставил двустволку в угол и осторожно сел на краюшек скамьи.
— А закурить у тебя не найдется? — с лукавинкой в глазах спросил он. — Страсть курить охота. У нас на табачное зелье запрет наложен, так дома то я не курю, а сейчас можно. Потом лимонником зажую и баба не узнает.
— А ты что женился?
— Женился! Знатную девку взял! Красивая, здоровая! Во баба! — поднял он большой палец. — Парнишку мне родила — весь в меня! Ну, закурить-то дай!
Он затянулся сигаретой, сладко зажмурился. Леонид смотрел на Арсения и невольно чувство зависти шевельнулось внутри. Ведь вот живет же человек спокойно, женился, доволен, видимо, своей жизнью. А тут все неопределенно, о женитьбе только приходится мечтать. Леокадия пишет все реже и реже.
— Так как же ты живешь? Не жалеешь, что из города уехал?
— Не-ет, — обжигая губы сигаретой, протянул Арсений. — Живем в лесу, молимся колесу. На хуторе у нас дворов немного. Пасека у каждого, хозяйство, скотина. Охотой занимаемся, на птицу, да на зверя.
— И ты тоже?
— А как же, конечно. Какой же я мужик буду, ежели свою семью всем не обеспечу. В тайге хорошо, тихо, не то что в городе. Я уж от города то и отвык, да и ничего в нем хорошего и не нашел.
— Ну, а тебя то не искали, когда ты из отряда сбежал?
— А может и искали, да я хорошо заховался, здесь не найдут, да, наверно, от отряда-то и не осталось никого, всех, поди, порешили. Ну а как Виктор там живет?
— Да все так же, в мастерской у Порфирия Ивановича работает.
— Ох, и паразит же этот Порфирий Иванович, — закуривая
— А куда ему деваться? Терпит, есть то надо.
— Да-а, плохо дело! Ну, а ты, поди, женился?
— Нет, Арсюша, ничего пока с женитьбой не получается. Леокадия в Мукден уехала.
— Да что на ней свет клином сошелся, что ли? Ну уехала, на другой женись.
— Нет, это исключено! Вот буду лучше зарабатывать, тогда поженимся.
— Худо у вас, городских. Все от денег зависит. У нас в тайге лучше — руки-ноги есть, работать не ленишься и точка. Все будет! Я вон раньше никогда не пахал, не сеял, а научился. От земли, брат, вся сила и вся радость — сказал он нравоучительно, видимо повторяя чьи-то слова.
— Да, может оно и так, но не всем же на земле работать.
— Это тоже верно, — кивнул головой Арсений. — А ты когда нибудь вырвись на недельку, приезжай к нам, поживешь, посмотришь. А понравится — примешь веру истинно-христианскую и женим тебя. Девки у нас хорошие есть!
— Спасибо, Арсюша, — в душе улыбнувшись наивности друга, сказал Леонид, — только не вырваться мне на недельку.
— Ну, а как в Харбине-то?
— Да все так же. Одни богатеют, другие без работы ходят. А в китайских деревнях около Харбина холера началась.
— У-у, это плохо. А что говорят, будто японцы какой то конфликт с китайцами затеяли?
— Что-то у Мукдена там было. Мало об этом пишут. Но вообще то обстановка опять напряженная.
— Так ты приезжай к нам, не пожалеешь. Дай еще сигарету, накурюсь до черноты. В Мулине-то не покуришь — могут наши староверы увидеть, увидят, тогда грех отмаливать заставят. А здесь никто не видит. Мать-то как у тебя?
— Спасибо, здорова, работает. А ты будешь в Харбине, обязательно к нам заходи!
— Не-ет, брат, в Харбин я не ходок. Еще надыбает кто из бывшего начальства, что я приехал, да донесет, тогда хана! Да и баба моя в город не отпустит, она у меня строгая. Ну, кажись к Мулину подъезжаем? Так ты приезжай!
Они вышли в тамбур вагона. Поезд уже постукивал колесами на стрелках, замелькали перронные огни.
— Ну, бывай! — пожал Арсений руку Леониду и тот почувствовал огромную силу таежного жителя. — Может еще когда свидимся. А плохо будет — приезжай к нам на хутор!
— Да где вас найдешь-то? Вы в тайге крепко запрятались.
— Захочешь — найдешь! И помни — девки у нас что надо! Получше твоей Леокадии!
Арсений, не дожидаясь остановки поезда, ловко выпрыгнул из вагона и Леонид не успел даже ответить ему на обидное замечание насчет Леокадии. Он долго всматривался в темноту, стараясь увидеть Арсения, но тот, видимо, на станцию не пришел. Поезд отошел от Мулина, опять монотонно стучали колеса, а перед глазами все еще стоял Арсений — здоровый, сильный, довольный своей жизнью, простой как природа, достигший, видимо, всего, к чему он стремился.