Эмигранты
Шрифт:
— Здесь очень хорошая работа, — говорил он Леониду. — Чисто одеваться можно, чай продавай — день мало-мало есть. Когда в деревне работал — деньги очень мало получай — все хозяин забирай, работать надо очень много, кушать очень плохо, одна чумиза и гаолян.
Да, видимо, по сравнению с работой китайского батрака работа проводника Вагон-Ли была отличной. Но Леонида утомляло не только физически, но и морально ее однообразие и бесперспективность. Он смотрел на старых проводников, ездивших уже по многу лет и, видимо, смирившихся со своим положением. У них всегда был не выспавшийся вид, редко кто из них шутил, среди
Как-то днем, по пути с вокзала, Леонид заскочил в мастерскую Порфирия Ивановича. Он уже отвык от ее полумрака, и его поразило — как это он смог так долго проработать в такой сырой и мрачной дыре.
Виктор, как всегда, стоял у штамповочного пресса, точно он и не отходил от него за все это время. Порфирий Иванович паял кастрюли, и от его паяльника тянулась струйка едкого дыма.
— Ну что, наниматься снова пришел? — не поднимая головы, спросил Порфирий Иванович. — Лучше чем у меня работенку не найдешь! А я еще подумаю — принимать тебя или нет.
— Нет, не наниматься, просто попроведовать пришел, посмотреть, как вы работаете.
— А что на нас смотреть? Мы не девки! — все так же, не поднимая головы, пробурчал Порфирий Иванович. — Работа наша мастеровая, не то что по городам разъезжать, как некоторые, — с ехидцей бросил он. — Ишь, расфрантился как, форма прямо как генеральская! Деньги-то, поди, лопатой гребешь?
— Нет, не лопатой, но зарабатываю лучше, чем у Вас.
— Ну, ну, только попомни — придешь наниматься — не приму!
— Пойдем, покурим, — оторвался от станка Виктор, — а то Порфирий Иванович тебя больно пугает, как бы не сбежал ты со страху!
— Ладно, ладно, — матюкнулся Порфирий Иванович, — не зубоскаль! Правду говорю. Зуб я на него имею. Зачем ушел из мастерской? Привык уже, работал хорошо, чего было срываться?
— Да от Вас, Порфирий Иванович, каждый сбежит, коли возможность будет, — Виктор закурил и бросил горящую спичку на мокрый пол. — Разве можно в таких условиях работать? Сырость, вентиляции никакой, тут чахотку запросто нажить можно!
— А что же ты не нажил?! — оскалился Порфирий Иванович. — Я вон, почитай, который год здесь работаю, а на здоровье не жалуюсь. Больно хлипкие вы стали.
— Что-то Вы не туда гнете, господин мастеровой, — взъелся в свою очередь Виктор. — Вы же из рабочего все соки выжимаете, а говорите что Вы мастеровой!
— Ты опять за свое? — зло посмотрел Порфирий Иванович. — Все время хозяину перечишь! Здесь тебе не Совдепия! Хозяина почитать надо, ты от него заработок получаешь, он для тебя благодетель!
— То то вы облагодетельствовали, что вторых штанов купить не могу, — выходя из мастерской, бросил Виктор.
Вслед прозвучал протяженный мат Порфирия Ивановича.
— Зря ты так с ним, — сказал Леонид, когда они вышли на улицу. — Ведь за это он тебя может в любой момент уволить, он же не самодур.
— Не уволит, — закуривая вторую папиросу, ответил Виктор. — Он после тебя уже двоих брал, а те поработают несколько дней и сбегают. Надо же человеческие условия создать людям! А если и уволит, плакать не буду, подамся в другую мастерскую, не один же Порфирий
— Но и там не лучше, чем у Порфирия Ивановича! Везде один хрен!
— Да, это точно! Ну, а ты как? Ездишь все?
— Мотаюсь как проклятый. День да ночь, день да ночь! Выходных не положено, считается, что днем проводник отдыхает. Но от чай заработки хорошие.
— Это что — чаевые дают, что ли?
— Ты вроде мамы, она тоже так подумала. Чай мы продаем пассажирам, вагон-ресторана в поезде нет и нам разрешается торговать чаем. А китайцы, знаешь, как любят пить чай.
— Да, удачливый ты, — потрепал Виктор по плечу Леонида. — Все же вырвался от Порфирия Ивановича. А вот мне некуда податься! Ну, ладно, пойду в свою пещеру.
Леонид посмотрел в спину, опускавшемуся в подвал Виктору, и подумал, что все же ему действительно, по сравнению с Виктором, повезло. И стало очень жалко приятеля, еще больше за последнее время помрачневшего.
В середине лета Леонида неожиданно отчислили в резерв. Лю был этим очень огорчен, да и Леонид расстался с ним с сожалением. Три дня он ходил подготавливать вагоны к отправлению, а затем получил назначение на поезд Харбин-Маньчжурия. Вагон второго класса, который принял Леонид, был выпущен из ремонта и пронзительно источал запах краски, лака и дезосредств из туалета. Второго проводника в вагоне не полагалось. В поезде был вагон-ресторан, и на привычный доход от чая нельзя было рассчитывать. Бригада проводников была большая, заведующий рестораном, он же начальник поезда, время от времени проходил по вагонам и проверял работу проводников. В купе проводника были сложены горы запасного постельного белья, и сидеть можно было только на краюшке скамьи у столика. При формировании поезда, контролер предупредил, что во время пути проводники обязаны выходить на каждой станции, что спать не разрешается, в ночное время можно только подремать на больших перегонах, но проводник обязан заранее разбудить пассажира перед станцией выхода, а если пассажир пожалуется, что его не разбудили и он проехал свою станцию, то такого проводника положено уволить.
Нашпигованный инструкциями, предусматривавшими удобства для всех, кроме проводника, Леонид отправился в этот далекий рейс. Поезд отходил днем, в вагонах было душно, пассажиры требовали то открыть окна, то закрыть, так как некоторые боялись сквозняков. Леонид беспрестанно ходил по вагону с веником, совком и тряпкой, то стирая пыль, налетавшую через открытые окна, то подметая в купе. Хотя большинство пассажиров было русских, но сорили они не меньше китайцев, считая, что проводник должен убрать.
А за окнами мелькала буйная маньчжурская растительность, достигшая в это время года своего расцвета. Чем дальше двигались к западу, тем живописнее становились маленькие станции, тем ближе подходили к линии железной дороги заросшие орешником сопки. На другой день проехали Чжаланьтунь, а вскоре поезд стал карабкаться через Хинган, проскакивая через дымные тоннели и выбегая на насыпи, лепившиеся у самого края скал. Перевалив Хинган, поезд стал втягиваться в однообразную равнину, в районе Хайлара перешедшую в голую степь. Леонид уже когда-то проделал этот путь пассажиром, но теперь все окружающее воспринималось как-то по-иному, словно дополнение к поезду, казавшемуся самым главным в этой смене пейзажей.