Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

Гегель Фридрих Георг Вильгельм

Ибо невыразимое в действительности есть нечто неясное, находящееся в состоянии брожения, что, лишь получив выражение в слове, приобретает ясность. Слово сообщает поэтому мыслям их достойнейшее и самое истинное наличное бытие. Правда, и не овладевая вещью, возможно играть словами. Но в этом виновато не слово, а полное недостатков, неопределенное, бессодержательное мышление. Как подлинная мысль есть предмет, так, равным образом, и слово, когда оно применяется истинным мышлением. Поскольку поэтому интеллигенция наполняется словом, постольку она принимает в себя природу предмета. Но это принятие имеет в то же время тот смысл, что интеллигенция превращается через это в нечто предметное; так что субъективность, — в ее отличии от предмета, — делается чем-то пустым, превращается в лишенное духа вместилище слов, — становится, следовательно, механической памятью. Таким образом, чрезмерное обращение слова внутрь превращается,

так сказать, в крайнее отчуждение интеллигенции. Чем более осваиваюсь я с значением слова, чем более оно соединяется, поэтому, с моим внутренним существом, — тем в большей мере может исчезнуть его предметность и тем самым определенность его значения, — тем более, следовательно, и сама память, вместе со словом, может стать чем-то, что покинуто духом.

{274}

{§ 463}

3) Поскольку связь имен заключается в значении, постольку сочетание их с бытием, как с именем, есть еще только синтез, и интеллигенция в этой своей внешности еще не вернулась просто в себя. Но интеллигенция есть всеобщее, есть простая истина своих особенных отчуждений, и ее последовательно проведенное усвоение есть снятие упомянутого различия значения и имени; это высшее обращение деятельности представления внутрь есть высшее отчуждение ее, в котором она в качестве бытия полагает для себя всеобщее пространство имен как таковых, т. е.

лишенных смысла слов. «Я», это абстрактное бытие, является в качестве субъективности в то же время властью над различными именами, пустым обручем, скрепляющим внутри себя целые ряды их, удерживая их в прочном порядке. Поскольку имена и их ряды являются только сущими и интеллигенция внутри себя есть здесь само это бытие их, постольку она есть эта власть, как совершенно абстрактная субъективность, — память, называемая механической ввиду совершенной внешности, в которой звенья таких рядов находятся в отношении друг к другу, а также потому, что сама она есть эта, хотя и субъективная внешность (

{§ 195}

).

* Какую-нибудь статью, как известно, только тогда знаешь действительно наизусть, если со словами не связываешь никакого смысла. Произнесение вслух такого заученного наизусть материала само собой происходит поэтому без всякого ударения.

Правильное ударение, которое сюда вносится, касается смысла.

Значение, представление, которые при этом привлекаются к делу, нарушают механическую связь и потому легко сбивают пересказ.

Способность заучивать наизусть ряды слов, в связи которых нет никакого смысла, или самих по себе бессмысленных (ряд собственных имен), потому столь удивительна, что дух по самому существу своему состоит в том, чтобы быть при самом себе, здесь же он как бы внутри самого себя отчужден от самого себя и его деятельность есть как бы механизм. Но дух остается при себе лишь как единство субъективности и объективности; здесь же, — поскольку он в созерцании существует как внешнее, причем находит для себя определения и в представлении это найденное погружает в себя и превращает в свое, — постольку он внутри себя самого в качестве памяти делает себя чем-то внешним, так что то, что принадлежит ему самому, выступает как открывающееся в процессе нахождения. Один из моментов мышления, объективность, положен здесь как качество интеллигенции внутри ее самой.

Легко понять память, как механическую, как деятельность того, что лишено смысла, причем она будет находить тогда оправдание лишь в приносимой ею пользе, или, быть может, в необходимости ее для других целей и деятельностей духа. Но тогда будет упущено из внимания ее подлинное значение, которое она имеет в сфере духа.

{275}

{§ 464}

Сущее как имя нуждается в другом, в значении представляющей интеллигенции, чтобы быть предметом, истинной объективностью. Интеллигенция как механическая память есть в своем единстве упомянутая внешняя объективность и значение. Она положена, таким образом, как существование этого тождества, другими словами, она деятельна для себя в качестве такого тождества, каким она в качестве разума является в себе. Память является, таким образом, переходом в деятельность мысли, не имеющей уже более никакого самостоятельного значения, т. е.

чем-то таким, от объективности чего не отличается уже и субъективное, равно как и эта внутренняя природа в ней самой есть нечто сущее.

* Уже наш язык высоко ставит память (Gedachtniss), о которой вошло в предрассудок говорить пренебрежительно, указывая на ее непосредственное родство с мыслью (Gedanken). — Юноши не случайно располагают лучшей памятью, чем старики, и свою память упражняют не ради одной только практической пользы; но они потому имеют хорошую память, что

еще мало размышляют. Они намеренно или ненамеренно упражняют ее, чтобы выровнять почву их внутреннего существа для чистого бытия, для чистого пространства, в котором предмет, в-себе-сущее содержание, мог бы без всякой противоположности к субъективной внутренней природе проявляться и раскрываться. В молодости настоящий талант обыкновенно бывает соединен с хорошей памятью. Но подобного рода эмпирические данные нисколько не способствуют тому, чтобы познать то, что память есть в себе. Один из действительно самых трудных пунктов в учении о духе, в систематизировании интеллигенции, остававшийся до сих пор совершенно без внимания, заключается в установлении места и значения памяти, а также в выяснении ее органической связи с мышлением. Память, как таковая, сама есть только внешний способ, односторонний момент существования мышления. Переход к мышлению есть для нас или в себе тождество разума и способа существования; это тождество обусловливает то, что разум начинает существовать теперь в субъекте как его деятельность.

Эта деятельность есть мышление.

?) МЫШЛЕНИЕ

{§ 465}

Интеллигенция есть способность узнавания, она познает некоторое созерцание, поскольку это последнее уже раньше ей принадлежало (

{§ 454}

), — далее, в имени она познает предмет {

{§ 462}

); но при этом ее всеобщее существует для нее в двояком значении — всеобщего как такового, и всеобщего как

{276}

непосредственного или сущего, и тем самым как истинное всеобщее, представляющее собою единство, возвышающееся в качестве такового над своим другим, над бытием. Таким образом, интеллигенция является для себя познающей самое себя; — в себе самой всеобщим: ее продукт, мысль, есть предмет, простое тождество субъективного и объективного; для себя: она знает, что то, что мыслится, есть и что то, что есть, есть лишь постольку, поскольку оно есть мысль (ср.

{§ 5}

, 21); мышление интеллигенции состоит в том, чтобы иметь мысли; они существуют как ее содержание и предмет.

Прибавление. Мышление есть третья и последняя главная ступень развития интеллигенции; ибо наличное в созерцании не- посредственное, в-себе-сущее единство субъективного и объективного из осуществляющейся в представлении противоположности этих обеих сторон восстанавливается в мышлении как некоторое этой противоположностью обогащенное, тем самым в-себе-и-для- себя-сущее единство — конец, следовательно, загибается здесь назад в только что упомянутое начало. Следовательно, в то время как на стадии представления, частью посредством силы воображения, частью посредством механической памяти осуществленное единство субъективного и объективного, — хотя этим единством я причиняю насилие моей субъективности, — остается еще чем-то субъективным, — в мышлении, напротив, это единство приобретает форму столь же объективного, сколь и субъективного единства, ибо это последнее само себя знает как природу вещи. Правда, те люди, которые ничего не понимают в философии, хватаются за голову, когда слышат положение: мышление есть бытие. Тем не менее в основании всей нашей деятельности лежит предположение единства мышления и бытия. Это предположение мы делаем как разумные, как мыслящие существа. Следует, однако, различать при этом, только ли мы существуем как мыслящие, или мы также знаем себя в качестве мыслящих. Первое мы представляем собой при всех обстоятельствах; последнее, напротив, в полной мере имеется лишь тогда, когда мы возвысились до чистого мышления.

Это последнее познает, что исключительно оно само, — а не ощущение или представление, — в состоянии овладеть истиной вещей и что поэтому утверждение Эпикура: ощущаемое есть истинное, должно быть рассматриваемо как совершенное извращение природы духа. Конечно, мышление не должно оставаться абстрактным, формальным мышлением, — ибо это последнее разрывает содержание истины, — но ему надо развиться до конкретного мышления, до понимающего познания.

{§ 466}

Однако и мыслящее познание в начале также формально; всеобщность и ее бытие есть простая субъективность интеллигенции. Мысли не являются, таким образом, определенными в себе

{277}

и для себя, и представления, получившие внутренний характер мышления, постольку представляют собой только данное содержание.

Прибавление. Первоначально мышление знает единство субъективного и объективного как совершенно абстрактное, неопределенное, только достоверное, не наполненное, не подтвержденное единство. Определенность разумного содержания является поэтому для этого единства еще внешней, следовательно, данной, — и познание, таким образом, — формальным. Так как однако в себе эта определенность содержится в мыслящем познавании, то упомянутый выше формализм противоречит этому познанию и поэтому снимается мышлением.