Энциклопедия русской пустоты
Шрифт:
– Хм… А в Питере мы, получается, ходим по мозгам Петра I?
Студент даже улыбнулся:
– Именно! Питер – это его усыпальница!
С бессонно-красными глазами, он кивнул на сфинксов – столбик сигареты упал. Бросив бычок, он закурил нервную следующую, молча пожал руку и потопал восвояси. Кызылджон заметил, что, пожимая руку, студент как-то дважды нажал большим пальцем: он хотел было спросить, но… посмотрел на сфинксов, позевал, потоптался. Отправился спать.
Кроме предрассветных этих прогулок Кызылджону ничего и не было нужно (в такие моменты он чувствовал себя дома даже больше, чем в монотонных созвонах), но одной
Через чердак (оккупированный голубями) он выбрался на гремящую, прогибающуюся жесть: держась за поручень – чуть не улетая вместе с сугробом, – он съехал к кирпичной трубе (чем эти северные люди так провинились перед Аллахом?) – и засмотрел во все глаза: Петрополис раскинулся театральной декорацией на дальней стороне: с высокородными дворцами, с штангенциркулем всевластным – длина, ширина, высота; а крыши гильотиной срезаны – дабы не разнствовали – лишь шпили возвышаются да купола… Держась покрепче за кирпич, Кызылджон, сквозь буйный снег и ветр, смотрел на електрическую сказку: казалось, там даже и не люди, а призраки плывучие, с своим особенным, таинственным укладом… В восторге, потихоньку, вдыхал он носом трескучий этот воздух, как вдруг – ростом по крышу, в несметном КАМЗОЛЕ зелёного цвета, ТРЕУГОЛКЕ не менее чем яхта и УСАХ размером с человека – ПОКАЗАЛСЯ ПЁТР I.
Кызылджон чуть не рухнул – ГЛАЗ застыл буквально перед ним, на расстоянии испуганной руки: но страшен был не сам по себе гигантский рост ПЕТРА, а этот его ласковый и властный ВЗГЛЯД (такой же Кызылджон видел на портретах Сталина в учебнике).
– ИДИ-КА СЮДА! – с грохотом УЛЫБНУЛСЯ исполин в УСЫ.
И ДЛАНЬ ПОТЯНУЛАСЬ (скрип кожаной перчатки на морозе) – Кызылджон попытался увернуться, но чуть не свалился с крыши – раз! – и его уже СЖАЛ этот огромный КУЛАК и РАССМАТРИВАЮТ эти стальные ГЛАЗА (и как бы шестерёнки носятся в зрачках). Кызылджон оглянулся: под козырьком Репинской академии красовался тот же самый – с циркулем и линейкой – масонский знак.
– ЭХ, ЕЖЛИ Б ВСЕ ТАКИМИ КАМЕНЩИКАМИ БЫЛИ! – Оглушило Кызылджона мощным баритоном. – ТЫ СВОЙ ОРДЕН ВЕРНО ЗАСЛУЖИЛ, КЫЗЫЛДЖОН!
Тут явился ОРДЕН с булавкой, походившей скорее на шпагу. Кызылджон глянул вниз: ЕЖОВАЯ РУКАВИЦА ДЕРЖАЛА его на уровне четвёртого этажа (или пятого?..) – неистово задышав, Кызылджон нагнал пару, ПЕРЧАТКА сделалась скользкой – и он вывалился из КУЛАКА в несметный сугроб (Кызылджон благословил дворника и его работу). Пока ПЁТР ПРЯТАЛ ОРДЕН со шпагой в КАРМАН – Кызылджон съехал по горке и побежал в сторону сфинксов: но те не играли уже в гляделки, ОНИ повернули свои каменные ГОЛОВЫ – и смотрели на Кызылджона с страшным безразличием.
– КУДА ЖЕ ТЫ??
ГОЛОС был настолько сердобольный, что душа в пятки забилась: поскальзываясь на ступеньках, Кызылджон бросился прямо на лёд Невы.
То ли на счастье, то ли на погибель – поднялась хлёсткая вьюга и буран: почти сразу же, Репинская академия исчезла за спиной, но и другой берег исчез тоже. Вжав подбородок в плечи, нащуря глаза, Кызылджон наугад шёл в эту снежную невидаль.
Вилась-кружилась вязью вьюга (и бездна зияет со всех сторон) – проваливаясь в снежные барханы по колено, Кызылджон шёл туда, где вроде бы, кажется, должны были быть огни центра. А снега летели – лепили прямо по лицу: сбивая дыхание, закручиваясь в белые смерчи.
Неизвестно, сколько он шёл по этой вымораживающей
Споткнулся, рухнулся в сугроб – лицо обожгло, освежило, бр-р-р! – поднялся и увидел, что вьюга смилостивилась. Присыпанный рукавом метелей, мост прорезался синими огнями, и в резком фонаре – мраморный островок причала в этой снежной пустоте. Скользя по раскатанному детьми катку, Кызылджон, радостно добежал до лестницы и вышел на Дворцовую.
Бирюзовый Зимний, многооконное оцепление, сытые колонны, пышный обелиск – всё спало мёртвым и безлюдным сном; да Кызылджон и сам в такую холодрыгу никуда бы не попёрся! (Окостенелая зима, дурнотно-фиолетовое небо.) Не до конца понимая зачем он удаляется от своей каморки с Кораном и советскими комедиями, Кызылджон шёл к великаньей АРКЕ с квадригою, всё глубже погружаясь в пустой, заиндевело-безразличный Петропольский чертёж.
От самодержавного штыка адмиралтейства до привокзального обелиска – по Невскому без устали бежали фонари. Несмотря на всю эту стольну, великоможну красоту, Кызылджон всегда чувствовал себя как-то неуютно среди этих непомерно высоких окон, поднятых из зыби бирюзовых статуй, нечеловеческих колонн из титанической кости: парадно, триумфально, великолепно!.. – да только нет здесь задушевности кривых, горбатящихся улочек Хивы… Лишь тайная машина, коя заводит сей механизм часовный, пуская циркулировать всех алчущих устерсы бизнесменов, всех верноподданных студентов и бунтливых, доставщиков еды многоусердных, бродячих музыкантов со «Сплином» в кармане и матерей – отважных выгульщиц колясок. И даже пьяницы и городские сумасшедшие блюдут категорически прописанный свой график.
Но вместо шлындающих весёлых загуляк, автомашин, окатывающих привычной снежной кашей или пустынно-безмятежной перспективы (на худой конец) – наступая несметными НОГАМИ, по проспекту ХОДИЛИ ОНИ. Одни в МУНДИРАХ, другие в ДОСПЕХАХ, третьи СИНИЕ, ЖЁЛТЫЕ, КРАСНЫЕ, четвёртые – с голой ГРУДЬЮ ХОДИЛИ, нимало климатом НЕ СМУЩАЯСЬ (снежинки им – тьфу). Со всех сторон – НОГИ ВЗМЫВАЛИ вверх и вниз, резко и метко ОБРУШАЯСЬ на асфальт (но как-то ж не задевая фонарей). Держась подальше от иерархических сих НОГ, вжимаясь в стенку, Кызылджон вдруг разглядел: те великоэтажные фасады, театры и дворцы, его столь угнетавшие, – для НИХ были невысокие домишки.
– ЭТО КТО ТУТ У НАС ТАКОЙ ХОГ’ОШЕНЬКИЙ? – ОДИН из прогуливавшихся ЗАМЕТИЛ вдруг Кызылджона и НАКЛОНИЛСЯ. – УГНЕТЁННЫЙ Г’АБОЧИЙ? СЕЙЧАС ТЕБЯ МЫ НАГГ’АДИМ!
В приблизившейся ЛЫСОЙ ГОЛОВЕ с бородкой Кызылджон с ужасом узнал ЛЕНИНА и выбежал на проезжую часть – лавируя меж колоссальных САНДАЛИЙ каких-то ПТИЦЕГОЛОВЫХ, он бежал.
Хвала милостивому Аллаху! – так и не растоптанный, Кызылджон оказался на другой стороне, нырнул в Думскую и рухнул на колени, готовый выблевать лёгкие. Рядом – в таком же положении, но уже выблёвывающий, – скрючился какой-то парень.