Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

Встречался самосвал и в одной из ранних песен: «Но налетел на самосвал, / К Склифосовскому попал» /1; 35/. Кстати, и в этой песне, и в «Балладе о гипсе» герой после того, как его сбивает самосвал, попадает в больницу, то есть оказывается в ситуации несвободы. Сравним еще в одном автомобильном стихотворении: «Но бежать нельзя — лежать до свадьбы / У Склифосовского» («Не гуди без меры, без причины…», 1972/3; 181/).

В «Балладе о гипсе» имеется и такая строка: «Жаль, был коротким миг, когда наехал грузовик», — напоминающая черновик стихотворения «Я верю в нашу общую звезду…»: «Бил грузов<ик> машину нашу в лоб» (АР-3-140). А КГБ, как известно, любил сбивать неугодных людей при помощи грузовика [1742] .

1742

Подробнее

об этом см.: Аронов М. Александр Галич. Полная биография. М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 777 — 780,786 — 787, 791, 812 — 813.

Что же касается «колосса» и «неподъемной громады», то они фигурируют также в «Марше футбольной команде “Медведей”» (1973) и в стихотворении 1976 года, где речь пойдет о тоталитарной власти: «Растревожили в логове старое Зло, / Близоруко взглянуло оно на Восток. / Вот поднялся шатун и пошел тяжело — / Как положено зверю, свиреп и жесток».

А теперь обратимся к параллелям между «Балладой о гипсе» и «Гербарием».

В обеих песнях встречаются различные образы несвободы: «Вот лежу я на спине, / Загипсованный» = «А я лежу в гербарии, / К доске пришпилен шпилечкой».

Лирический герой испытывает боль: «Задавлены все чувства — лишь для боли нет преград» = «И пальцами до боли я / По дереву скребу», — а также злобу и обиду от несправедливости: «И грудь мне давит злоба и обида» /3; 186/ = «Я злой и ошарашенный / На стеночке вишу. <…> Но в горле горечь комом»; страдает от тоски: «Того гляди, с тоски сыграю в ящик» = «А я лежу в гербарии, / Тоска и меланхолия» (АР-312); и мечтает о любых переменах: «Балкон бы, что ли, сверху или автобус пополам — / Вот это боле-мене подходяще!» = «Пусть что-нибудь заварится!».

Кроме того, в черновиках «Баллады о гипсе» герой сравнивает себя с насекомым: «Словно кокон, лежу, загипсованный» /3; 402/, - а в «Гербарии» к этой категории власти причислят его самого: «Итак, с ним не налажены / Контакты, и не ждем их, — / Вот потому он, Гражданы, / Лежит у насекомых».

Между тем под влиянием красивой женщины герой готов примириться со своим пребыванием в гипсе и в гербарии: «Под влияньем сестрички ночной / Я любовию к людям проникся, / И клянусь, до доски гробовой / Я б остался невольником гипса» = «А может, всё провертится / И соусом приправится? / В конце концов, ведь досочка — / Не плаха, говорят. / Всё слюбится да стерпится — / Мне даже стали нравиться / Мо-

лоденькая осочка / И кокон-шелкопряд» (ситуация с «примирением» представлена и в «Чужой колее»: «Условья, в общем, в колее / Нормальные»). Однако наряду с этим в обоих случаях присутствует стремление героя вырваться на свободу: «Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков» = «Пора уже, пора уже напрячься и воскресть! <.. > За мною — прочь со шпилечек, / Сограждане-жуки!». Поэтому он в положительном контексте говорит о драке: «Мне снятся драки, рифмы и коррида» (АР-8-176) = «Дрались мы — это к лучшему: / Узнал, кто ядовит».

Однако если в первой песне герой смиряется с несвободой и его стремление освободиться из-под гипса остается лишь в мечтах и во сне, то в «Гербарии» он и его соратники по борьбе совершают революцию и освобождаются от оков. Более того, в концовке «Баллады о гипсе» герой даже испытывает удовольствие от нахождения в гипсе: «Вот я давно здоров, но не намерен гипс снимать: / Пусть руки стали чем-то вроде бивней, / Пусть ноги опухают — мне на это наплевать, / Зато кажусь значительней, массивней. / Я под гипсом хожу ходуном, / Наступаю на пятки прохожим, — / Мне удобней казаться слоном / И себя ощущать толстокожим».

Вообще «Баллада о гипсе» строится на приеме самоиронии: герой уже не только привык к гипсу, к несвободе, но и безумно счастлив, что его сбил самосвал: «Повезло! Наконец повезло!», «Жаль был коротким миг, когда наехал грузовик», «Ах, это просто прелесть — сотрясение мозгов, / Ах, это наслажденье — гипс на теле!».

Единственное, что мучает героя, — это сны. Ему так понравилось его состояние, что сны для него — «как острый нож для инвалида»¹¹: «Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков, / Мне снятся свечи, рифмы и коррида» [1743] ^{[1744] [1745]} . Именно во сне — когда нет никаких ограничений и запретов — в полной мере проявляется бунтарский дух поэта: «Лишь во сне долгожданные встречи, / Лишь во сне яркий факел горит» («Я скольжу по коричневой пленке…»), «В снах домашних своих, как Ролан<д>, я бываю неистов: / Побеждаю врагов — королей и валетов трефей» («Ожидание длилось, а проводы были недолги», 1973;

АР-14-136), «Я во сне воинственный!» («Мои похорона»).

1743

Похожий образ лирического героя встречается и в других произведениях: «Если б был я не калека / И слезал с кровати вниз…» («Песня о госпитале», 1964), «…Оля, Ольга, Олечка, / Поднеси-ка инвалиду / Столько да полстолечка!» («Субботник», 1974), «Песня инвалида» (1980) и т. д.

1744

Сравним с песней «За меня невеста…»: «Сны про то, как выйду, как замок мой снимут» = «Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков». В обоих случаях лирический герой мечтает о свободе.

1745

Формальным источником баллады явился рассказ Эрнста Неизвестного: «Я могу сказать Вам, что песня “Нет острых ощущений — всё старье, гнилье и хлам…” была посвящена мне. Она была написана после того, как я рассказал Володе о том, как я лежал в госпитале весь загипсованный. Когда гипс с меня сняли, то я, вместо того, чтобы обрадоваться, ощутил себя несчастным, как черепаха без панциря. Володя расхохотался и через некоторое время принес мне это стихотворение» (Цибульский М. Время Владимира Высоцкого. Ростов-на-Дону: Феникс, 2009. С. 259).

В целом же ситуация «Баллады о гипсе» восходит к песне «Надо уйти» (1971): «Но чувства полгода дрожат в холодах» (АР-3-54) = «Потом я год в беспамятстве валялся <…> Все чувства заменили — вместо них сплошная боль» /3; 185 — 186/ (сравним еще в черновиках «Того, который не стрелял», 1972: «Я раны, как собака, лизал почти что год. / В госпиталях, однако, вошел в большой почет»; АР-3-126; и здесь же он «валялся»: «Полгода провалялся по всем госпиталям»; АР-3-128); «И души надолго застряли во льдах» (АР-3-54) = «Во сне душа стучится из-под гипсовых оков» /3; 186/. Но несмотря на то, что в ранней песне лирический герой был готов держаться до последнего: «И все-таки я допою до конца» /3; 123/ (как в «Конях привередливых», 1972: «Я куплет допою»), — в «Балладе о гипсе» он вынужден констатировать: «Я не-допел, я потерпел фиаско» /3; 186/.

Различие также состоит в том, что в песне «Надо уйти» герой не видит для себя выхода: «Смыкается круг — не порвать мне кольца!», — а в «Балладе о гипсе» он не только смиряется с этой ситуацией, но даже радуется ей (при этом иронизируя над собой): «И клянусь, до доски гробовой / Я б остался невольником гипса!»7‘9

***

Находясь в гербарии, лирический герой понимает, что уже сам начал сливаться с остальными «насекомыми» и терять человеческий облик («Мой класс — млекопитающий, / А вид… уже забыл» /5; 70/, «Уж мой живот зазеленел, / Как брюшко у жуков» /5; 369/), поэтому он решает «сорваться со шпилечек» (АР-3-14), «напрячься и вос-кресть» (АР-3-10).

Такое же намерение встречается в следующих цитатах: «И если бы оковы разломать — / Тогда бы мы и горло перегрызли / Тому, кто догадался приковать / Нас узами цепей к хваленой жизни» /4; 66/, «Я перетру серебряный ошейник / И золотую цепь перегрызу» /4; 63/, «Я из повиновения вышел / За флажки — жажда жизни сильней!» /2; 130/.

Неудивительно, что это стремление к свободе охватывало всех, кто слушал «Охоту на волков» на репетициях спектакля «Берегите ваши лица» (1970): «Кульминацией спектакля стала ставшая потом знаменитой песня Высоцкого — “Охота на волков”. “Я из повиновения вышел — / За флажки, — жажда жизни сильней!” — пел и кричал поэт и актер Высоцкий, раскачиваясь на протянутых через сцену пяти канатах (нотные линейки) и прямо обращаясь к нам, зрителям. <.. > И для нас, сидевших в зале, это был призыв к действию. Пора из “повиновения выйти”! Зал был так наэлектризован, что, казалось, стоит Высоцкому пойти на выход, как все рванут за ним. <…> Признаюсь, было страшно. Острый холодок ужаса от такого неповиновения охватил многих. Это было предощущение беды» [1746] ^[1747] . И действительно, спектакль был запрещен именно из-за этой песни.

1746

Зорина И. Карякин, Таганка, Высоцкий // В поисках Высоцкого. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2011. № ЕС. 13.

1747

Московская область, г. Фрязево, войсковая часть № 20760, 07.05.1972.