Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

Нередко лирический герой проклинает свою судьбу и всё вокруг: «Я выл белугой и судьбину клял» («Тот, который не стрелял»), «Я крест сцарапывал, кляня / Судьбу, себя — всё вкупе» («Таможенный досмотр»), «Нет! Проклинаю я нашу судьбу» («Веселая покойницкая»; АР-4-99), «А жизнь нашу и неудовлетворенность <…> Проклинаю!» («Плоты», 1968), «Я сегодня буду жизнь ругать» («Если стих подобен будет тленью…», конец 1950-х [2547] ), «Приподнялся и я, / Белый свет стервеня» («Побег на рывок»), «Когда он зол на целый свет, / Коня по гриве треплет нежно: / “Погоня, брат, законов нет, / И только на тебя надежда”» («Живучий парень», 1976; АР-6-172), «И склоняю, как школьник плохой, / Колею, в колее, с колеей» («Чужая колея»).

2547

Там же. С. 163.

Заметим, что мотив зол на целый свет и белый свет стервеня впервые встретился в наброске 1967

года: «Борясь с ее стервозностью, я к ней со всей серьезностью: / Мол, сбился с ног, мол, свет не мил, давно не вижу солнца» («Мать говорила доченьке…» /2; 564/). Здесь лирический герой выступает в образе «худого марафонца», которого подруга познакомила со своей мамой, но та его не одобрила, и он пытается «бороться» с ее «стервозностью». Похожая ситуация возникнет в другом спортивном стихотворении: «И с мамашей они мне устроили пост, / И моя худоба процветала. / Штангу я в трех попытках ронял на помост…» («С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…», 1971). В первом случае герой — легкоатлет, а во втором — тяжелоатлет.

А вообще вся ситуация наброска «Мать говорила доченьке…»: «Хоть, говорит, вы — лысенький, но вы, говорит, не физики, / А нам, грит, нужно физика — не меньше кандидата», — восходит к раннему стихотворению «Говорят, я не военный, не воени-стический…»(конец 1950-х): «Не люблю, — она кричит, — нет в тебе источника! / Ты — молодчик, но не летчик, а мне нужно летчика» [2548] .

Что же касается отношения лирического героя к своей судьбе, то, наряду с недовольством ею и проклятиями в ее адрес, иногда высказываются прямо противоположные сентенции: «Не возводи напраслину на бога и фортуну!» («Подумаешь — с женой не очень ладно!», 1969; АР-2-96), «На свой Зодиак человек не роптал» («О знаках Зодиака», 1974), «Я помню, нас копили в накопитель, / Я помню, как на мне порвали китель, / Нечаянно, конечно, — не ропщу» («Аэрофлот», 1978; черновик /5; 563/). Да и на своих концертах Высоцкий говорил: «Я совсем никогда не ропщу на судьбу по поводу того, что многих фильмов нет, как вот было у меня в “Стрелах Робин Гуда” или, там, “Мак-Кинли” и еще другие картины. Я им продлеваю жизнь, как могу: иногда их пою в концертах своих, выступлениях, иногда собираюсь сделать пластинку. Так что я думаю, что они все-таки до вас дойдут, эти песни, так чего сетовать-то особенно? Надо работать, и всё» [2549] .

2548

Там же. С. 151.

2549

Москва, МВТУ им. Баумана, 19.03.1978; 1-е выступление.

***

Сделаем небольшое отступление.

Лирический герой любит, чтобы у него «стыли зубы» от холодной воды. Но когда ему плохо («Песня конченого человека»), то он констатирует обратное: «Не пью воды, чтобы стыли зубы, питьевой». Позднее этот мотив — в жизнеутверждающем ракурсе — будет реализован в «Конце охоты на волков»: «Сладко ныли клыки — из застывшей реки / Пили воду усталые волки», «…Из речной полыньи, из ничейной реки, — / Пар валил изо рта, и немели клыки». «…И ломило клыки, но глотки велики, — / От погони уставшая стая волков» (АР-3-29). Еще раньше он встречался в черновиках «Смотрин», однако сопровождался безнадежным настроением: «Хлебаю я колодезную воду, / И зубы стынут, и в кишках урчит» (АР-3-63). Сравним последний мотив с более поздней «Песней о Судьбе»: «Я ликом тускнею, / Я чревом урчу», — а также с черновиком «Аэрофлота»: «Я, как мог, успокоил живот» (С4Т-1-288).

Здесь можно провести еще одну любопытную параллель.

В «Песне о Судьбе» судьба персонифицирована в образе голодного пса: «Глядит — глаза безумные, и с языка слюна», «Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит». И, чтобы от нее отвязаться, лирический герой стал «по возможности подкармливать Фортуну, — / Она, когда насытится, всегда подолгу спит». Оба эти состояния — голод и сытость судьбы — уже имели место в черновиках «Смотрин», где судьба была представлена в образе свиньи: «А у меня свинья по огороду / От голода топочет и фырчит», «Доела свои свинские харчи», «Наевшись до отвала, топочит» (АР-3-63) [2550] . А в основной редакции «топочит» сам лирический герой: «Да на ногах моих мозоли прохудились / От топотни по комнате пустой», — типичный для Высоцкого прием, когда действия лирического героя переносятся на его судьбу, и наоборот. Например, в «Песне о Судьбе» герой, накормив и напоив своего пса и дождавшись, когда он уснет, сам становится псом: «Но пса охраняю — / Сам вою, сам лаю, / Когда пожелаю, / О чем захочу».

2550

Кстати, в стихотворении «Осторожно! Гризли!» (1978) наестся до отвала сам лирический герой: «Однажды я, накушавшись от пуза…» А в черновиках «Райских яблок» он мечтает: «Я по кущам пойду и от пуза покушаю яблок» (АР-3-166). Да и в набросках к «Двум судьбам» он говорил про себя: «И хоть стал я сыт да тучен...» /5; 454/.

Кроме того, если в «Смотринах» свинья-судьба «от голода топочет и фырчит», то и пес-судьба в «Песне о Судьбе» ведет себя точно так же: «Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит <.. > еще ворчит она: / Мол, закуски ни корки..» [2551] ^{[2552] [2553]} .

Вообще у Высоцкого нередко обыгрывается

пословица «Бог не выдаст, свинья не съест» (то есть: «Ничего плохого не случится; всё обойдется; из трудного положения будет найден выход»): «Я не боюсь! Авось, свинья не съест!» («Про любовь в каменном веке», 1969; черновик /2; 472/), «Не выдаст черт, не съест свинья» («Мистерия хиппи», 1973'11), «Но не пустует место свято, / Не выдаст черт, свинья не съест» («Театру “Современник”», 1974; черновик /3; 476/), «Бог не выдаст? Свинья же, быть может, и съест» («Растревожили в логове старое Зло…», 1976), «И если ты, мой бог, меня не выдашь, / Тогда моя свинья меня не съест» («Летела жизнь», 1978; АР-3-188). Заметим — «моя свинья» (читай: моя судьба). А годом ранее «съесть» лирического героя, то есть завладеть им, намеревались Кривая с Нелегкой в «Двух судьбах». Все это лишний раз подтверждает гипотезу о том, что в «Смотринах» свинья символизирует судьбу лирического героя, которая, в свою очередь, ведет себя так же, как и его жена в песне «Про любовь в каменном веке»: «А у меня свинья по огороду / От голода топочет и фырчит» (АР-3-63) = «Ведь ты глядишь, едва лишь я усну, / Голодными глазами на меня. <.. > Свинья не съест! Вот ты? С кольцом в носу» (АР-7-9). О тождестве «жена = судьба» уже говорилось выше.

2551

Между тем строки с «топочащей» и «фырчащей» свиньей остались в черновиках, поскольку судьба уже была представлена в образе таких же неистовствующих псов: «А у меня цепные псы взбесились — / Средь ночи с лая перешли на вой». Через три года пес как олицетворение судьбы лирического героя встретится в «Песне о Судьбе»: «За мною пес — судьба моя <.. > Пошла, родимая, вразнос — облаяла меня» (АР-17-130) (что уже имело место в «Песне Вани у Марии», 1974: «Потому я и псами облаян»); и еще через несколько лет — в песне «Грусть моя, тоска моя», где возникнет смешанный образ женщины-тоски-судьбы-пса, который бросается герою на шею. А восходит этот прием к наброску 1969 года: «Не возьмут и невзгоды в крутой оборот — / Мне плевать на поток новостей: / Мои верные псы. сторожат у ворот / От воров и нежданных гостей».

2552

Похожая конструкция имеет место в черновиках написанного в том же году «Прерванного полета»: «Ни бог, ни черт его не спас» (АР-6-122).

2553

Цит. по расшифровке рукописи: Куликов Ю. Навязчивый сон. Высоцкий и Шукшин: пересечения, замыслы, творчество // В поисках Высоцкого. Пятигорск — Новосибирск, 2017. № 30 (сент.). С. 66.

Ну и напоследок — еще несколько цитат: «А у меня свинья по огороду / От голода топочет и фырчит» («Смотрины», 1973; АР-3-63) = «За мною пес — судьба моя, больна и голодна» («Песня о Судьбе», 1976; АР-17-130) = «И коней морил постным голодом» («Погоня», 1974; набросок^ш) = «Недосыту кормил, но бегут, закусив удила» («Райские яблоки», 1977; АР-3-160).

В первом случае перед нами — голодная свинья, во втором — голодный пес, а в третьем и четвертом — голодные кони. Таково многообразие и в то же время единообразие форм, в которых представлена судьба лирического героя.

***

Вместе с тем для героев Высоцкого характерно не только недовольство своей судьбой, но и прямое противодействие ей: «Не грубейте душой, ставьте палки в колеса судьбе» /5; 436/, «В колесо фортуны палки / Ставим с горем пополам» /4; 159/, «Ставь фортуны колесо / поперек. <.. > Ты судьбу в монахини постриг, / Смейся ей в лицо просто» /2; 291/, «С судьбой пошути!» (АР-9-24), «То ль судьбе он влепит точку, / То ль судьба — в лопатки клин» /3; 45/, «Схвати судьбу за горло, словно посох» /5; 288/, «Отправляемся мы судьбам наперекор, всем советам вразрез» (С5Т-2-341). Этот же мотив встречается в известном монологе Гамлета, которого играл Высоцкий: «Что благородней духом — покоряться / Пращам и стрелам яростной судьбы / Иль, опол-чась на море смут, сразить их / Противоборством?».

Более того, в «Песне о Судьбе» и в стихотворении «Расскажи, дорогой» (оба -1976) встречается оддиаковос желанно «наппеввть на суудбб»: «Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну» = «Может быть, дорогой, / Ты скакне за судьбой… <.. > Наплевать на нее — улыбнись!» (в первом случае судьба «хамила, безобразила и обернулась Роком», л во втором — «оглянулась она — / И стара, и страшна»). Впервые же данный мотис сссретиася в стихотворении «Болен я — судьба несправедлива» (конец 1950-х): «Я б фортуне наплевал в глаза, / Коль онл не женщина во плдси» [2554] .

2554

Высоцкий. Исследования и матвриеаы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 2. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2013. С. 128.

Нередко происходит слияние лирического героя со своей судьбой. В таких случаях он становится на место судьбы, то есск исполняет ее функции и одновременно действует «за себя». В той же «Песне о Судьбе», когда герою удается напоить и зк-кормись судьбу, представленную в образе пса, он станосится свободным — «снаяет ваньку», но при этом: «…пса охраняю — сам вою, сам лаю, / Когда пожелаю, о чем захочу» (кстати, в стихотворении 1973 года герой уже предсттвна в обртае пса: «Я перетру серебряный ошейник / И золотую цепь перегрызу, / Перемахну забор, ворвусь в репейник, / Порву бока и выбегу в грозу»; впервые же этот мотив возник в «Доме хрустальном»: «Сам, как пес бы, так и рос в цепи»). А в песне «Грусть моя, тоска моя» судьба будет персонифицирована ктк в образе тоски-пса, так и в образе коня, которым на время становится сам герой: «Впрягся сам я вместо коренного под дугу — / С виду прост, к изнутри ковтрвн». Похожий прием используется в песне «Я из дела ушел» и в «Райских яблоках»: «Конь пкдет подо мной — я уже закусил удила», «Кони просят оссу, но и я закусил удила». Последний образ, но с другим смысловым наполнением (как метафора несвободы), встречтчсся ттоже в «Беге иноходца»: «Рот мой разрывают удила»; в «Плснв солдлтл на члскх»: «То ли — губы мне рсет уздечка!» /4; 393/; к также в «Расстреле горного эха»: «И эхо связнеи, и в рот ему всунули кляп».